Четвертая жертва сирени

— Прасковья Михайловна, уважаемая… — быстро, фальцетом заговорил Владимир. Лицо его пошло красными пятнами. — Что же вы такое вздумали?! Мы ни в коем случае не…

— Парася я! Парася! Андил коротконогий! Люди добрые, спасите! А-а-а-а-а!..

Лицо Анисимовой являло страшное зрелище. Еще несколько секунд назад миловидное, хотя и заплаканное, оно сейчас превратилось в страшную маску багрового цвета. Зрачки закатились под веки, отчего глаза смотрели бельмами, в широко открытом рту дергался, блестя обильной слюной, толстый язык.

Рабочие в блузах уже все поднялись на ноги и теперь приближались к нам с самыми угрожающими видами.

Ульянов, тоже вспрыгнув с лавки, схватил меня за рукав и потащил к выходу.

— Быстрее, Николай Афанасьевич, быстрее, — пробормотал он. — Тут явно выраженная невропатия, никакие разговоры не помогут…

В этот момент я совершил, наверное, один из самых глупых поступков в моей жизни, от которого мне стало стыдно еще раньше, чем я осознал, что же я делаю. И тем не менее поступок этот подарил несколько драгоценных секунд, без которых нам, наверное, пришлось бы туго, — я выхватил из кармана Кольт и направил его поверх голов надвигавшихся на нас людей.

— Ник-колай Аф-фанасьевич, вы ч-что? — заикаясь пролепетал Владимир.

Я молчал и, спешно продвигаясь к двери, лишь водил револьвером в воздухе.

Мы выбежали из дверей «Стряпной», и я, все еще с Кольтом в руке, стал озираться по сторонам. К счастию, наш возничий был совсем неподалеку.

Волгарь сидел нахохлившись на козлах и, казалось, ничуть не удивился, когда завидел меня, растрепанного, бегущего по улице с Кольтом наготове.

Я запрыгнул в пролетку, Владимир за мной.

— Гони! — закричал Ульянов. — Гони, милейший!

Кучер словно бы нехотя щелкнул кнутом, однако от этого медленного движения — вот что значит специалист! — лошадь, взяв с места, понеслась стрелой.

Я обернулся. Из двери «Стряпной» по одному, по двое и даже по трое выскакивали на дощатый тротуар разъяренные рабочие. Некоторые потрясали в воздухе кулаками.

Я отдышался, с удивлением взглянул на револьвер, все еще бывший у меня в руке, и бережно засунул его в карман.

— Да-а, Николай Афанасьевич, — с непонятным выражением лица, то ли уважительным, то ли осуждающим, сказал Владимир. — Не ожидал я от вас такого. Впрочем, упрекнуть мне вас не в чем. Если бы не эта… штука с револьвером… боюсь, нас оттуда не выпустили бы. Укатали бы в чаны с тестом — вот ведь сдоба получилась бы, а? — Он неожиданно и как-то неуместно хихикнул и тут же посерьезнел. — Надо же, Прасковья какова!.. На вид такая здоровая цветущая девица, а внутри — истеричка и невропатка. Хм…

На это я ничего не ответил, все еще переживая сцену, разыгравшуюся в «Стряпной». Перед моими глазами стояло багровое лицо Анисимовой с белыми глазами и дрожащим языком в разинутом рту. А в ушах звенели рвущие душу слова: «Ленка моего Юрочку убила!..»

Ульянов оправился куда быстрее меня. И воспоминания его о происшествии, только что с нами случившемся, имели совсем иной характер.

— Но ведь колоритная особа! — произнес Владимир и даже прищелкнул языком. — Помните, с каким обожанием смотрел на нее тот молодой рабочий? Которого она распинала за лишний ломоть? То-то. Среди тех, — он кивнул неопределенно, имея в виду, видимо, рабочих с мельницы, — могли бы и такие найтись, что жениха ее на тот свет пристроили. Он ведь, как ни рассуждай, их девицу увел, а сам-то — чужак. Так-то вот.

Мысль эта показалась мне заслуживающей серьезного внимания. Но, открыв рот, я задал Ульянову совсем другой вопрос, который брезжил у меня в голове, еще когда мы ехали в Старый город.

— Володя, — сказал я, — как вы могли предугадать, что нам срочно понадобится извозчик и лучше не отпускать пролетку? Неужели вы знали наперед, что с нами случится? Но почему? Разве были на то основания?

Владимир усмехнулся.

— Знать, конечно, не знал, но, скажем так, предполагал. Видите ли, Старый город нынче — рабочий район. А паровая мельница — целый рабочий городок. Ненадежный народ этот рабочий люд. Нет у меня к ним доверия…

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ,

в которой повествуется о превратностях ночной охоты

Не знаю уж, какие выводы сделал Владимир из нашей встречи с этой анафемской Прасковьей Анисимовой, но во мне крепко засели две вещи. Первая: не только судебный следователь Марченко верит в виновность моей Аленушки, но и много людей помимо него. И вторая: не прост, ох, не прост был этот Юрий Валуцкий, средственный техник водонасосной станции, в убийстве которого обвиняют мою бездольную дочь! Ведь встречался он с какими-то людьми, читал вместе с ними какие-то книги — уж не запрещенные ли? И не в этих ли людях, не в этих ли книгах — ключ к загадке того, что произошло в лавке Сперанского? Ну пусть не в лавке, а возле нее…