Четыре минус три

И вот передо мной распахивают дверь. Чудо? Подарок небес? Почти. Так мне кажется. Я вижу красивую гримуборную. Зеркала. Местное освещение. Крючки. Всего достаточно. Все на месте.

«Здесь обычно переодевается священник. Вы можете распоряжаться этим помещением».

Священник!

Тут мне приходит в голову то, что родители Хели пригласили на похороны священника из его родного города. Чтобы он прочел проповедь. Возможно, ему придется разделить это помещение с клоунами. Я живо представляю себе, как он между коробками с гримом, боа и гавайскими гитарами, среди полуголых, возбужденных клоунов старательно распаковывает свое облачение. И больше не понимает ни мир, ни людей.

Я стараюсь не задумываться об этом. Священник всегда найдет себе местечко. А вот клоуны без гримерной могут быть по-настоящему невыносимыми.

«Благодарю. Отличное помещение».

Мы возвращаемся в бюро. Я беру пальто и прощаюсь. Видно ли по мне, какое облегчение я испытываю?

И сегодня я недоумеваю на предмет того, что заставляет человека выбирать профессию похоронных дел мастера. Но я снимаю шляпу перед представителями этого цеха.

Были ли мои желания чересчур экстравагантными, или еще пребывали в рамках, — этого мне узнать так и не довелось. На все давалось добро. Никто не хмурился, не качал осуждающе головой. Не возражал. Меня просто принимали такой, какая я есть, — в смысле пожеланий выражения своей скорби. Все, что меня устраивало, — безоговорочно и доброжелательно принималось. Вот позиция, которой нам всем неплохо поучиться.

Бюро ритуальных услуг. Подходящее название.

29 марта 2008 года, 10.00

Будильник моего мобильного телефона бесцеременно прогоняет грезы. Бодрая мелодия, с которой в прежней жизни начинался мой каждый день, кажется мне сегодня неуместной. Словно я сегодня являюсь из совсем другого мира. Я перевожу себя в режим дремы, активизируя при этом функцию stand by (ожидание).

Десять часов десять минут.

Уже слишком поздно. Спешка — это именно то, что мне сейчас надо. Ведь по крайней мере у меня нет времени думать.

Платье, в которое я облачаюсь, уже давно приготовлено. Почти бордового цвета. Цвета сердца.

Смотри, Хели. Вот платье, в котором я тебе всегда нравилась больше всего.

Куртка, которую я в спешке надела поверх, — это куртка «Gore-Tex» слишком большого размера. Но она подходит лучше другой. Это куртка Хели.

Бывали времена, когда я выглядела достаточно комично. Из-за того, что носила слишком большие пуловеры, футболки и штаны. Мне это было все равно. В одежде Хели у меня возникало ощущение, что он сейчас во мне, чувство нераздельности с ним. Я обоняла его запах и вспоминала о том, до чего же нежной была его кожа.

Сабина уже ждет перед домом. Мы вместе едем на кладбище. У входа в зал прощания толпится народ. Все знакомые лица.

Неужели у меня так много друзей? Вернее, у нас? Если бы Хели мог все это видеть!

«Ты здесь?» — шепчу я.

Ответа мне не расслышать. Потому меня уже обнимает моя любимая школьная подруга, которую я не видела много лет. Мы пытаемся улыбнуться друг другу. Для слов нет времени. Объятия не прекращаются. Каждый стремится ко мне прикоснуться. Дружелюбные лица сменяются добрыми словами. Одно крепкое объятие сменяется другим.

Все это напоминает мне любимую в детстве игру во время занятий физкультурой. Школьники выстраиваются в два ряда друг против друга. Каждый крепко берет за руки стоящего напротив. Тебя приподымают и переваливают из одних сплетений рук в другие. Ты чувствуешь себя невесомым, оторванным от земли силой невероятной мощи. Тебя несут друзья, своей энергией, своими словами, своими прикосновениями. Именно это я ощущаю сейчас. Прекрасное ощущение.

Однако у меня кружится голова. Как же много людей! Друзья, сотрудники, родственники из Германии и Франции. Приятели Хели. Соседские дети. Соученики. Мой лечащий врач. Бургомистр… Я чувствую растерянность, я переполнена эмоциями и впечатлениями, перенапряжена. И вместе с тем я испытываю странное чувство счастья. Как же огромна человеческая паутина! Мой взгляд наталкивается на пеструю команду клоунов, которые стоят у входа и наяривают какую-то веселую музыку. Я машу им рукой.

Моя мама обнаруживает в толпе своего смеющегося ребенка. Она спешит ко мне и обнимает меня, тесно ко мне прижимаясь.

«Перестань смеяться. Пожалуйста!» — шепчет она.

«Разве я смеюсь?»

«Люди вокруг уже обращают на это внимание».

«Какие люди?»

Я вижу вокруг лишь дружелюбные лица.

«Вот там, две пожилые дамы у ворот кладбища».

Мама, передразнивая этих дам, повторяет их слова:

«Что это за балаган? Не видно, чтобы она очень страдала!»

Уф. Люди злословят. Обо мне. О, как бы я хотела с ними побеседовать! Уж я бы им сказала, — думалось мне.

Нашла бы я тогда правильные слова? Скорее всего, нет. Удалось ли бы мне им сегодня объяснить лучше? Пожалуй, я бы сделала попытку.