Четыре минус три

А сейчас я, беспомощная и растерянная, стою в углу зала прощания. Из колонки звукоусилителя в энный раз доносится все та же песня. «Mary donґt weep no more». Задуманная в качестве музыкального сопровождения начала церемонии для настроя входящих в зал, она все не кончается. Потому что люди все идут и идут. Отцы, матери, дети, клоуны — все устремились внутрь. Человеческий поток все не иссякает. Хотя все места давно уже заняты. Я желала Хели полного зала. И вот мое желание исполнилось. Зал переполнен.

Ангелы, сидящие на облаке, придают мне мужества.

Выключи музыку и начинай.

Я следую их совету и направляюсь вперед.

Лежащая на мне ответственность делает меня спокойной и собранной. Я считаю своей обязанностью сделать присутствующим подарок. Незабываемое переживание. Светлые мысли. Надежду. То, в чем я сама срочно нуждаюсь.

Я приготовила для церемонии открытия одну историю под названием: «Древняя душа».

Сабина читает прерывающимся от слез голосом стихотворение Генри Скотта Холланда (Henry Scott Holland) «Все хорошо».

Мой отец рассказывает Тимо в последний раз сказку на сон грядущий, которую Тимо очень любил. Он хотел ее слушать еще и еще и в итоге выучил наизусть. И клоуны слушали с открытыми ртами и широко распахнутыми глазами, так же как и их маленькие друзья, Тимо и Фини.

Гости, тронутые происходящим, плакали, всхлипывали, опускались на колени. Я же, церемониймейстер, ничего не чувствовала. Только внутренне помечала «галочками» пункт за пунктом программы.

Слезы. Хорошо.

Музыка. Соответствующая.

Рассказанная история. Правильная. Как и планировалось.

Проповедь, чтение вслух, молитва. Святая вода. Молитва.

Снаружи лопаются воздушные шары. Перестает работать микрофон. Крики: «Громче!» Детский плач. Я выхожу из своего транса. Вижу коллегу-клона, который поднимается и начинает петь. Запланировано ли это? Я уже ничего не знаю. Но песня красивая. Красиво трагичная.

«Some say love, it is a river…»

Клоуны, вставая один за другим, подпевают. Я подпевать не могу. Мое горло как перехвачено.

«Барбара плачет» — этот пункт программы был бы ее гвоздем. Но мои глаза были сухи. Даже сейчас. Мое горе не поддавалось планированию.

Следующей своей песней клоуны исполнили мое заветное желание: «Fly me to the moon».

Я услышала эту песню первый раз в своей жизни в день трагедии. В исполнении Хельги Шнайдер. Эту песню передавали по радио. Она звучала в моей машине утром того самого дня, когда случилось несчастье.

По непонятной причине слова и мелодия запечатлелись тогда в моей памяти. Песня, в которой поется о звездах, о полете и о любви, не отпускала меня все последующие дни.

Она постоянно крутилась в моей голове, пока я сидела у кровати Тимо. И я даже напевала ее. Иногда достаточно долго. Мелодии я всегда хорошо запоминала. Удивительно, что и текст этой песни, от начала до конца, я тоже запомнила сразу и целиком!

Я знаю: Тимо мне подарил эту песню как прощальный подарок. Чтобы меня подбодрить. И дать знак, где его в будущем искать.

И по сей день эта песня, когда бы я ее ни услышала, связана в моем сознании с маленьким сыном. За тридцать три года моей жизни до катастрофы мне ни разу не довелось услышать эту песню. Зато теперь я сталкиваюсь с ней снова и снова.

Я иду на кастинг для желающих принимать участие в детском мюзикле и выясняю, что из двадцати претендентов пятеро намерены петь «Fly me to the moon».

Я слышу эту музыку на улице — ее насвистывает случайный прохожий именно в тот момент, когда я погружена в мысли о Тимо и пытаю себя вопросом, была ли я хорошей матерью или нет.

Коллега-клоун импровизирует на одном из семинаров на гитаре. Он говорит, что споет песню, и принимается петь ее, нашу с Тимо песню. Он не знает гитарных аккордов, и у него ничего не получается. Мы смеемся. По окончании этой импровизации он извиняется и поясняет: «Я не знаю, почему именно эта песня пришла мне на ум. Я же ее едва знаю».

Я похлопываю его по плечу. Я знаю, откуда пришла песня.

Тимо невероятно изобретателен. Он всегда удивляет меня своими способами передавать мне приветы.

Вот и сейчас в зале прощания у меня ощущение, что Тимо стоит со мной рядом. На второй строчке мой голос ко мне возвращается. И я подпеваю, громко и свободно.

Клоуны завершают свое выступление и официальную часть программы праздника. Наблюдая эту пеструю труппу, стоящую перед гробом Хели, я в какой-то момент чувствую себя как в театре на спектакле.

Похороны клоуна.

Вокруг одни клоуны. В публике. На сцене. С музыкальными инструментами.

И даже в гробу — клоун.

Если бы это действительно был спектакль, как бы называлась пьеса? Что могли бы рассказать клоуны на тему смерти? Доверил бы режиссер пьесы высказаться тому, кто лежит в гробу? Что бы он мог рассказать?

«О! Какое количество цветов! Какое красивое постельное белье! И меня понесут на плечах! Я что же — теперь король?»