Четыре минус три

Мой затуманенный мыслями взгляд блуждает поверх голов людей, снующих туда и сюда вокруг моего домика. Именно этого я желала. Вернуться домой и не быть одной. Чувствовать дружеское тепло. Защищенность. Но то, что все эти расположенные ко мне люди будут кружить вокруг меня почти в таком же недоумении, смущении, что и я, и будут нуждаться в утешении, — этого я не предвидела.

Часы и часы спустя, и этому наступает конец. Еще раз всех обнять. На прощание.

«Завтра ты приедешь в Вену?»

Родителям не хочется оставлять меня. Но я решила побыть одна.

«Да. Завтра. А сегодня я хочу ночевать дома. Доброго пути».

«Спокойной ночи».

Дом пуст. Стемнело. У костра в саду сидят последние гости. Кто-то играет на гитаре. Подсаживаюсь к ним.

«Есть ли что-нибудь поесть? У меня сегодня во рту не было ни крошки».

Одна из приятельниц проворно вскакивает и бежит вниз, в погреб, где стоит огромная кастрюля с гуляшом. Возвращается в смущении. С горбушкой черного хлеба.

«Вот все, что осталось».

Слезы наворачиваются у меня на глаза. Я готова заплакать. От отчаяния. И клясть судьбу.

Все разыгрывается как по нотам. И, можно сказать, в соответствии с клише. Десять дней не проронить ни слезинки и наконец «сломаться», пережить катарсис. Вызванный абсолютно банальной причиной: тем, что в кастрюле не осталось гуляша.

Но я не плачу. Я тупо смотрю в огонь. Принуждаю себя улыбнуться. И думаю, что корка хлеба — именно то, что надо для завершения этого абсурдного дня. Завтра в любом случае все будет совсем по-другому.

Дань уважения

Августовский день, 2005

На сцене — клоун. Это тщедушный мужчина с клоунским красным носом. Он не обут — в серых носках. Это Вальдемар. Он только что сидел в зрительном зале. Но усидеть на месте у него не получилось.

Встав, он подошел к сцене. Бормоча извинения, снял свои туфли и аккуратно поставил их. Потом долго и замысловато пытался вскарабкаться на сцену. Вскарабкался.

Красный воздушный шар, лежащий на сцене, — вот то, что его притягивает.

Клоун крадется к шару. Но, как только он желает шар схватить, тот от него отскакивает.

Вальдемар чешет в раздумье голову. Пробует еще раз схватить шарик. Разумеется, у него снова не получается. Проклятый упорно не дается в руки.

Не может быть, чтобы с шариком было невозможно справиться. Вальдемар тихонечко подкрадывается, кружит вокруг вожделенного предмета, пытается его к себе подманить, шлепается плашмя на сцену — все напрасно. Неосторожное движение ноги в заключение, и пожалуйста — шарик высоко взлетает.

Вальдемар обращается к публике срывающимся в фальцет голосом:

«Гммм! Даааа! Ничего не поделаешь… это же, гммммм!»

Он жестикулирует, разводит руки. И… раз! Шар падает. Прямо ему в руки. Аплодисменты!

Но Вальдемар не ликует. Наоборот, он буквально сражен тем фактом, что предмет, которого он так долго добивался, свалился ему с неба. Трепеща от восторга, изучает он воздушный шар. И объясняет публике на своем языке:

«Вооо! Оооо! Дааа! Хо-хо!!!»

Мы не понимаем ни слова. И понимаем абсолютно все. Все, что он чувствует. Его недоумение. Его любопытство. Его восторг перед красной штукой, свалившейся с неба.

Шар можно поднимать высоко над головой, вертеть в руках. Тянуть за веревочку. Подманивать к себе.

«З-з-з-здорово!»

Но на самом деле все это вовсе не так уж интересно. И вообще, что Вальдемару делать на сцене? Он пожимает плечами. Роняет шар, абсолютно им больше не интересуясь.

Публика хохочет, узнавая себя. Мы воюем, не щадя своих сил, стремясь к определенному результату. И вот он валится к нам прямо в руки, что называется, с неба. И мы тут же ищем себе другую цель.

Хели. Клоун. Я впервые увидела Хели в образе клоуна. Он был на подмостках. И он почти всегда с клоунским носом в моих воспоминаниях.

Я постоянно встречаю людей, которые заявляют: «Ненавижу клоунов!»

Для них клоуны — это создания с нелепо разрисованным лицом и в рыжих искусственных париках. Они отпускают плоские шуточки. Спотыкаются о собственные непомерно большие ботинки. И это никого не смешит.

Этим людям не повезло. Они не видели Хели.

Мне бы хотелось попытаться познакомить вас с величественным, трогательным и наивным миром Красноносых. В память о Хели, замечательном клоуне с большим сердцем.

«Мы — клоунская семья», — часто заявлял Тимо. И не без гордости.

И он тоже был мне замечательным учителем во всем, что касается непредвзятости в восприятии мира. В способности противостоять проблеме, не удовлетворяясь первым попавшимся решением, которое обманчиво выглядит удачным. В умении смеяться над пустяками. И не принимать все слишком всерьез.