Четыре войны морского офицера. От Русско-японской до Чакской войны

Курс, конечно, был изменен. Обогнув плавучий Сарычев почти вплотную, я получил такое точное свое место, точнее которого трудно было бы и мечтать. С Оденсхольмом произошла совершенно та же история, что и с Сарычевым: вместо того чтобы открыться правее курса, он открылся левее. На моего невозмутимого командира это тоже не произвело особенно сильного впечатления. Но не могу сказать того же про себя: я совершенно ясно видел, что мы входим в Финский залив, как говорится, при очень плохих аусписиях…

Появление Пакерорта я ожидал с замиранием сердца. Вот слабо блеснул в моем бинокле огонь Пакерорта; он честно открылся вправо, а не влево; если бы он открылся влево, то это была бы уже катастрофа. Я приготовился определиться по крюйс-пеленгу по всем правилам искусства, преподанного нам в Морском корпусе «Шишкой» – Загнером, и взял слезящимися от холода и усталости бессонной ночи глазами первый пеленг Пакерорта. Записав пеленг и время в свою «колдовку», я приткнулся тут же на мостике и заклевал носом, вздрагивая от времени до времени и хватаясь за часы, чтобы не прозевать времени второго пеленга для засечки. Вот подошло это время, но… Пакерорта я больше не видел; он точно провалился то ли сквозь землю, то ли сквозь воду.

От страха совершенно пропала сонливость. Голова начала лихорадочно работать. Был уже 7-й час утра, но мрак такой же, как в глухую полночь. В это время года в этих широтах до света еще далеко, а мы шли довольно большим ходом в предательскую щель между островом Нарген и материком. Лихорадочно работавший мозг подсказал мне прибегнуть к хитрости. Рассказав прикорнувшему тут же на мостике командиру все свои страхи и сомнения, я упросил его послать спросить адмирала, как он прикажет идти – Суропским ли проходом, или обогнув Нарген с севера. У меня была надежда, что адмирал предоставит решение этого вопроса на усмотрение командира; этот, конечно, согласился бы с моими доводами, и огибая Нарген с севера, мы бы дождались рассвета и благополучно довели бы миноносец до Ревеля. Разочарование не замедлило последовать: ответ адмирала был идти Суропским проходом: так, мол, будет скорее.

Хотя немного правее курса уже ярко светил Нижне-Суропский маяк, я почти не сомневался, что беды не избежать. С тоской глядя на не желающее светлеть небо, я упросил командира уменьшить ход. Командир согласился. Пошли малым ходом, и я вошел в штурманскую рубку, где принялся по карте изучать утыканный вехами узкий Суропский проход. Изучение помогло мало, и я опять вышел на мостик, где окружающая нас тьма после светлой рубки показалась мне еще более кромешной.

На вахте стоял наш старший офицер, лейтенант Беклемишев. Я смутно видел во мгле его фигуру, стоявшую у машинного телеграфа и нагнув голову вглядывавшегося куда-то вперед. Двинулся к нему, чтобы спросить, что он видит, но не успел задать ему вопрос, как увидел, что он молча поставил ручки машинного телеграфа вертикально вверх – «Стоп машине».

– Что вы види… – не успел я его спросить, как послышалось зловещее характерное шуршание под днищем миноносца, затем толчок, и миноносец остановился.

Одним рывком командир из своего угла бросился к машинному телеграфу и переложил ручки на полный назад. Заработали обе машины, миноносец затрясся, но не двигался с места. Выждав минуту-другую, командир остановил машину, и когда наступила тишина, послышался тоже очень характерный шум от набегающей на берег и камни волны.

– Откройте прожектор, – приказал командир Беклемишеву. Ослепительно яркий свет открытого прожектора осветил саженях в двух-трех по носу миноносца огромный камень, такой же справа, такой же – слева, и даже где-то позади. Надо было удивляться, как это миноносец прошел мимо стольких камней, не ткнувшись ни в один из них.

– Спустите шлюпку и пошлите сделать обмер вокруг миноносца, – послышался спокойный голос адмирала Эссена. Он уж был на мостике, и его маленькая, слегка сутуловатая фигура вырисовывалась на фоне начавшего уже сереть неба.

Никаких криков, никаких вопросов, никаких разносов, одни только короткие спокойные приказания. Таким был этот моряк милостью Божией.

Обмер показал, что миноносец плотно уселся чуть ли не половиной корпуса на каком-то плоском камне. Осмотр трюмов успокоил отсутствием пробоины и очень незначительной течью, по-видимому, от разошедшихся стыков при вмятине днища.

Послали на Суропский маяк дать знать по телефону в Ревель и потребовать присылки оттуда спасательных средств. В ожидании же прибытия помощи начали перегрузку тяжестей из носовой части в кормовую, бывшую на плаву, чтобы облегчить сидевший на камне нос. При полном уже дневном свете появился идущий из Ревеля полным ходом спасательный пароход одного из частных спасательных обществ. Став на якорь в возможной близости от «Уссурийца», пароход спустил шлюпку, и командир его прибыл на миноносец предложить свои услуги.