Четыре встречи. Жизнь и наследие Николая Морозова

Последний рассказ в моей книге назывался «Атомы-души». Помимо прочего, в нем шла речь о познаваемости мира. Обсуждая вопрос, может ли конечное человеческое сознание познать бесконечную Вселенную, я отвечаю: возражение, будто бесконечное не может отразиться в конечном, совершенно неосновательно. Разве, сидя на берегу безбрежного океана и наблюдая бегущие по нему волны, мы не представляем себе его во всей безбрежности, хотя и не видим его конца? Почему же мы не можем представить себе и всей Вселенной в ее бесконечности, если бесчисленные звездные небеса, подобные нашему звездному архипелагу — Галактике, возникают из первобытного эфира и снова тают в его бесконечности, как волны в море, как облака в нашей атмосфере, по тем же самым единым физическим законам?»

Но опять наступило время расставаться. Николай Александрович попросил прийти к нему завтра пораньше, так как хотел организовать своему гостю экскурсию по институту.

На третий день, когда Сергей Александрович пришел к Морозовым, хозяин уже ждал его, чтобы отправиться по запланированному с вечера маршруту.

Осмотр начался с главного здания института. Они вошли с проспекта Маклина через тяжелые двери с зеркальными стеклами. Издали доносился лай собак. Справа были гардероб и две кладовые. Слева — мочевая лаборатория отделения физиологии. В станках, удерживаемые мягкими лямками, стояли собаки с фистулами мочеточников, из которых в периодически сменяемые цилиндрики капала моча, подвергаемая затем исследованию. Здесь же, на первом этаже, в особом отсеке располагался весь административный комплекс — пять небольших комнат, каждая в одно окно: директорский кабинет Н. А. Морозова, кабинеты заместителей по научной и административно-хозяйственной части, канцелярия и бухгалтерия.

— В своем кабинете я бываю нечасто и неподолгу, — сразу же объявил Николай Александрович. — Руководящий состав института я принимаю или в своем домашнем кабинете, или в кабинете заместителя, или в канцелярии, где подписываю представляемые мне бумаги. Иногда, как сегодня, я совершаю обходы отделений, но это больше для общения с коллективом, а не с административными целями. Однако случается, что во время таких обходов решаются и серьезные вопросы.

Николай Александрович познакомил гостя со своим заместителем по науке Давидом Яковлевичем Глезером, старым большевиком, по специальности физиологом. Он был небольшого роста, коренастый, с коротко подстриженными усами и очками на близоруких глазах.

Когда они вышли из кабинета Глезера, Морозов сказал:

— О.н прекрасный администратор, энергичный и доброжелательный человек, но с непредсказуемыми реакциями: внезапно он может взорваться, накричать, но через минуту будет смущенно улыбаться и просить прощения. Давид Яковлевич — военный, ассистент Л. А. Орбели по Военно-медицинской академии. Вообще-то он военврач 1-го ранга.

Заместителя директора по административно-хозяйственной части Феликса Владимировича Мазуркевича не было на месте. Николай Александрович пояснил, что он бывает в кабинете только тогда, когда совещается со своими помощниками — комендантом и завхозом; обычно он или где-то на объекте, или в городе по тем или иным научно-хозяйственным делам. Он очень скромен, но энергичен, постоянно болеет за дела института и принимает их близко к сердцу.

Персонал канцелярии и бухгалтерии был немногочислен. Штат первой состоял из управделами Е. Г. Гедда и машинистки С. А. Сахаровой, а второй — из трех человек: высокого, массивного, похожего на борца-тяжеловеса бухгалтера К. И. Телушкина, счетовода Ю. Н. Казиной и кассира, которого на данный момент не было, так как старый уволился, а новый еще не приступил к выполнению своих обязанностей. На первом же этаже находился и красный уголок, а через него — вход в комнаты отделения физиологии, где проводились электрофизиологические исследования и где стоял струнный гальванометр — по тем временам последнее слово техники и великая роскошь.