Четыре выстрела: Писатели нового тысячелетия

Как это возможно, чтобы здесь был Содом и Гоморра капитала? Почему разверзлось адовое пекло капитализма? Откуда этот серный смрад? Как возможно противное человеку свойство хищного стервятника, ведь капитализм – это не что иное, как современное язычество? Почему мир, устремленный к небу, превратился в сеть офисных клеток? Как он купился на обман? Как совершил новое грехопадение?

Новое время выдвинуло нового гегемона – менеджера среднего звена, ниже которого только адское пламя или адский холод, пишет Герман в «Таблетке». Этот гегемон уже подготовлен к тому, чтобы окончательно стать мумией, чипом в новом миропорядке. Вот настоящие демоны нашего мира, несущие торжество упрощения и профанации. Апостолы серости и усредненности.

Менеджер – проводник инфернального, последователь главного топ-менеджера, мечтающего подморозить мир: «Прежде всего, вдохновителем внедрения метода глубокой заморозки был сам сатана. Как известно, есть области ада, в которых стабильно поддерживается низкая температура. Сатана до сих пор хранит там плоды из Эдема, на всякий случай», – рассказывает автор историю фирмы, в которой работает герой «Таблетки». Фирма называется «Вел Траст»: «Vel – это начальные буквы имени Velzevul». Так «комсомольцы названием своего банка показали, в кого они верят на самом деле».

Наша «естественная среда обитания» – грех. Он совершается «умом и в уме, а в ад тащится душа, связанная веревками заблуждений», костюмами Губки Боба («Грех»). Офисный менеджер «вершит судьбы мира, олицетворяет целесообразность и претворяет в жизнь все законы экономики». Человек, который на время и по недоразумению стал Губкой Бобом. Таким его сделал капитализм, выхолостил живую настоящую суть и облепил тряпками иллюзий. Эти безликие менеджеры не управляют, а «устраивают весь этот мир, всю глобальную экономику». Эта усредненность, в которой главное костюм, «раскручивает прогресс, толкает человечество к долгожданной катастрофе». Виновником которой тоже будет он, инфернальный менеджер: «Все и так в его власти, и если он, миллионнорукий, согласованно нажмет клавиши delete на своих компьютерах, вселенная будет стерта». Воронка пустоты может привести к трагедии.

Герман – сосуд для идей, мыслей, футляр их. Пусть и далекий от совершенства – он сам об этом постоянно пишет. Но, что уж поделать, человек несовершенен, хотя и стремится к совершенству. Это его небо.

Приближение к совершенству – это как раз налаживание полного контакта, полного взаимопроникновения с идеей, футляром которой ты являешься. Когда каналы связи чисты и раскрыты.

Герман излучает идею, мысли. В этом смысле он близок к совершенству, к достижению гармонии – к полному взаимопроникновению с идеей, а значит, к реализации своего предназначения, своего пути.

В рассказе «Грех» он пишет: «Мы пришли в этот мир, чтобы исполнить. Все импровизации придуманы заранее. Не надо ничего менять. Надо играть. И если тебе досталась роль грешника, роль демона, Раваны – играй ее, самоотверженно, убедительно». В исполнении роли есть шанс на спасение, на раскрытие себя большего, чем ты кажешься сейчас: «Живое существо – оно как матрешка, только наоборот. И каждая следующая кукла больше той, в которой заключена. А самое великое – на самой большой глубине, в самом центре, внутри» («Смерть мерчендайзера»).

При всем этом человек многое растрачивает, искажает, отдаляется от Бога в мрак и холод ада. Предает себя настоящего, каким он был в детстве, когда мечтал, когда верил, когда имеет знание о настоящем. Изменяется он, и искажается мир, снег превращается в пепел. А всего-то необходимо скинуть костюм Губки Боба, перестать воспринимать себя мерчендайзером и покуситься на большее, чем ты есть сейчас. Иначе остается сокрушаться, проклинать и ненавидеть…

«Что же ты за человек, как ты просрал свою жизнь, как просрал ее детство? А скоро мы все умрем. Серый снег за окном падает как пепел», – пишет Герман в рассказе «Оставайтесь на батареях!» Схожие вопросы появляются и у Захара Прилепина в его сборнике рассказов «Семь жизней».

Это в детстве падающий снег воспринимается как волшебная сказка, дети радуются ему. Но потом с миром что-то происходит, и снег принимается за пепел – предзнаменование будущего конца. Чудо пропадает, оно замещается грязной кашей внизу: «Что же случилось с миром? Почему эта грязная каша под ногами, колючая мокрость за воротником, зябкая кожа и тусклый северный свет теперь называются так же – зима?»

Садулаевские книги будто нанизаны на общую нить. Они связаны друг с другом, цепляются одна за другую, вытекают одна из другой. В какой-то мере это и есть одна книга, в которой автор с разных сторон смотрит на современную ситуацию, пытается ее прочесть. В них – путь.

Возьмем рассказ «Жизнь на Капри», вошедший в садулаевский сборник «Зеркало Атмы». Как отметил в своем Фейсбуке писатель Леонид Юзефович, этот рассказ ему «пронзил душу». Это на самом деле пронзительный текст. Лирический, очень глубокий, очень садулаевский. В нем будто высвечивается кристаллическая решетка мироздания.