ЧЯП

Синцов перевернул пулю. На другой стороне был вырезан знак, его затянуло ржавчиной, но до сих пор он был вполне различим. Крест.

– Зачем крест? – не понял Синцов.

– Против нечистой силы, – ответил Грошев.

– То есть?

– Многие считали, что Пугачев – колдун, а все его бойцы неуязвимы в схватке потому, что продали душу нечистому. В это верили даже офицеры. Поэтому они вырезали на чугунных пулях крест, а на свинцовых пулях сразу отливали молитвы. На этой пуле сорок сороков анафем, если верить легендам. Только такие пули могли их успокоить совсем.

– А обычные?

– Обычные пули на них почти не действовали. То есть с ног сбивали, но пугачевцы тут же вскакивали и снова бросались в бой. А после пули с крестом они уже не поднимались, так и валились.

Синцов подкинул пулю. Тяжелая, граммов сорок, наверное, пальцы оттягивает. Синцов подумал, что если бы такая пуля попала кому в лоб, то вряд ли у него возникло желание подняться. И безо всякого креста.

– Этой пулей можно убить хоть Сатану, – сказал Грошев. – Кого хочешь. Она всегда попадает в цель.

Синцов вернул пулю, Грошев спрятал ее обратно. Псих. А пуля интересная.

– Дурацкое все-таки настроение, – сказал Грошев. – Не пойму… Словно что-то случиться должно… Плохо.

– А барка? – Синцов покачал головой. – Если… Если барка затонула все-таки здесь? Ты ее не искал?

– Вполне могла затонуть, – согласился Грошев. – Так что если ты имеешь в виду пугачевский клад… Да, какая-то часть вполне может и здесь лежать. Но теперь это глубоко. Очень глубоко.

– Интересно… А зачем ты мне все это рассказываешь?

– Забавно, да? – Грошев подкинул пулю. – Чугун – грязный металл, а не ржавеет почти. А дамаск наоборот – ухаживать надо, как за кожей красавицы.

– Я думал, пули лили из свинца, – сказал Синцов. – Это же удобнее.

– Ружейные да, из свинца. Хотя примерно в это время экспериментировали и с чугунными. Но это не ружейная, это картечь. Скорее всего, у солдат были небольшие пушки, одна или две. В ближнем бою они ударили картечью, получилась изрядная мясорубка. Картечь дает хороший разлет, половина пуль застряла в песке. Я…

– Зачем ты мне все рассказываешь, я так и не понял.

Грошев повернул и двинулся через кусты, Синцов за ним.

Они долго пробирались через ивы, поворачивали, возвращались назад, шагали направо и налево, так что Синцову начало казаться, что Грошев его путает, но потом все-таки вернулись к мотоциклу.

Синцов хотел в третий раз спросить, зачем Грошев показал это именно ему, но не стал. Мало ли?

У Грошева полно тайн, тайны давят. Надо кому-то рассказать. А кому? Чужаку. Это как беседа в поезде Москва – Архангельск, сосед по купе рассказывает про свою жизнь, зная, что тебе плевать, но все равно рассказывает. Тебе плевать, а ему облегчение.

А может, другие причины.

Может, Грошеву надоели тайны, слишком много их, вот он и не выдержал, хоть одну да разболтал. Не про чердак, так хоть про клад, не про небо, так про землю.

Может, так.

Странно ему сегодня. Да мне уже давно странно.

Зазвонил телефон. Неожиданно, так что сам Грошев дернулся. Он достал трубку, посмотрел на экран и сразу ответил.

– Ладно, – сказал он. – Ладно, понял все. Но мы ведь на следующий месяц договаривались… Ну да, можно бы и упасть… Хорошо, сегодня вечером. Да, конечно, буду…

Грошев с досадой отключил телефон.

– Пора нам ехать, Кость.

– Что?

– Дело нарисовалось в городе. Хотел тебе еще одно интересное местечко показать, да не получится. Ну ладно, в другой раз.

Поехали.

Пока добирались до города, Синцов думал. Непонятность, к которой Синцов начал уже привыкать, стала еще непонятней, Синцов запутался. И подумал, что думать вредно.

Грошев затормозил напротив строящегося дома.

Дом поднялся уже под стропила, двухэтажный, поставленный из бетонных блоков, похожих на большие прямоугольные детали конструктора, было видно, что построен он недавно, совсем новенький и явно не дешевый, и рядом с этим большим красивым домом небольшая почерневшая избушка, прилипшая к нему, как бурый слизняк к ножке высокого и молодого боровика.

Рядом с избушкой помещался такой же древний гараж, крытый промшелым рубероидом и сильно покосившийся от навалившейся на него черемухи. Ворота гаража были распахнуты, в глубине поблескивал хромом красный мотоцикл, рядом стоял уже знакомый Синцову «крузер», правый борт его был сильно поцарапан и кое-где подмят, на воротах гаража чернели отметины от автомобильной краски. Хозяин выезжал из гаража и не вписался, так понял Синцов. А еще подумал про загадочную русскую душу, которая заставляет покупать машину за три миллиона и потом загонять ее в сгнивший убогий сарай на ночь. Хотя и так понятно, что никто не украдет – кто в Гривске осмелится в трезвой памяти покуситься на автомобиль Лобанова?

По огороду вокруг строящегося дома бродили Лобанов и какая-то грузная, красная от солнца женщина, Лобанов в трениках и майке, женщина в васильковом халате. Лобанов и женщина пололи грядки. Лобанов, держатель магазинов, шиномонтажей и пассажей, коммерсант районного и отчасти областного масштаба, выдирал из земли сорняки. Собирал их в корзину и относил к забору.