Чилийский поэт

Они заняли столик в кафе, где часто бывали некоторые прозаики, что было Висенте очень не по нраву. Не сами писатели – их он не мог ненавидеть, поскольку не читал их произведений (он очень редко интересовался прозой). Просто ему было известно, что отец привел его туда поглазеть на прозаиков, как на обитателей зоопарка, хотя в детстве Леон не водил сына в зоопарк (теперь, похоже, он пытался восполнить пробел). Висенте полакомился кусочком очень вкусного апельсинового блинного пирога, а его отец продолжил заказывать кофе и налегал на сэндвич с жареным цыпленком, как будто и не обедал. Леон снова фальшиво откашлялся, чтобы возобновить разговор – вопреки воле сына, да еще и в зоопарке прозаиков, ведь парень догадывался, что папа способен подойти к одному из них, чтобы подкрепить свои аргументы с его помощью. Поэтому Висенте прервал трапезу, сославшись на срочный звонок матери и необходимость немедленно пойти домой. Отец неожиданно предложил его подвезти, но Висенте отказался, ведь на самом деле ему не хотелось домой. Но Леон ничего не желал слышать, и они пошли на парковку.

Леон попытался возобновить разговор все на ту же тему, однако Висенте отвечал односложно, роясь в бардачке в поисках дисков и не находя ничего подходящего. Затем включил записи рок-группы «Уайт Лайон», которую считал ужасной. Он слушал первые секунды каждой песни альбома, которые когда-то уже слышал по радио, и философски размышлял: как же печально, что кому-то по имени Леон[21] нравится группа под названием White Lion («Белый Лев»). Висенте попытался сосредоточиться на музыке или на образе своего отца, в молодости слушающего виниловую пластинку с этими записями. Наверное, тогда он был длинноволосым, носил неряшливые усы… Возникший образ показался Висенте комичным. Он тут же напомнил себе, что компакт-диск и теперь находится в бардачке отцовского автомобиля, а значит, папа по-прежнему слушает его, но не для того, чтобы вспомнить старые времена, а потому, что записи ему действительно нравятся. Должно быть, и сегодня утром Леон включал этот самый диск. Висенте вообразил пафосную сцену: отец едет на работу, уже наполовину облысевший, с морщинами на лице, предательски указывающими на течение времени (любопытно, что наречие «предательски» обычно возникает в мыслях, но не в стихах), слушая этот медоточивый и слабоватый глэм-рок. Окно автомобиля опущено, папа курит в полной уверенности, что выглядит круто… Висенте полагал, что отец постоянно боялся потерпеть неудачу, и она его все-таки настигла. А что было бы, если бы такого не случилось? Увы, теперь это похоже на неразрешимую проблему, вечную загадку.

Когда они уже подъезжали к дому, до Висенте дошло, что его отец не настаивает больше на серьезном разговоре и вообще молчит. Очевидно, с ним что-то не так, ведь обычно он болтлив за рулем, разглагольствует о дорожном движении, например, о светофорах или, что особенно раздражает, комментирует процесс вождения («вот сейчас я поверну налево», «я его сейчас легко обгоню», «мне надо включить «дворники»). Однако теперь Леон не произносил ни слова, и, внимательно присмотревшись к нему, Висенте заметил: лицо отца побагровело, потом приобрело зеленоватый или горчичный оттенок, и было похоже, что у него вот-вот произойдет сердечный приступ. К тому же Висенте всегда считал, что его родитель скоро умрет, причем от инфаркта, и вообще в его представлении все умирали только от этого: узнав о чьей-то смерти, он даже не спрашивал причину и с ходу делал вывод, что дело в сердечном приступе.

Висенте спросил отца, что с ним такое, а тот тихо ответил, что ему невтерпеж и он может обгадиться. И тут же Леон умоляющим голосом спросил, есть ли поблизости какой-нибудь бар или живет ли где-то здесь надежный друг, сортиром которого можно воспользоваться. Сын предложил ему просто ехать быстрее, ведь Леон может воспользоваться туалетом у них дома, но тот категорически отказался.

– Уже пятнадцать лет я не встречался с твоей мамой, и как же можно теперь, в такой ситуации, увидеться с ней? – Неприятное ощущение заставило его сделать душераздирающую паузу на слове «ситуация».

Нет, не пятнадцать лет, больше. С тех пор, как родители расстались, когда Висенте только-только научился ползать, прошло семнадцать лет. Затем долгий период, почти целый год, Леон не видел своего ребенка, пока родители согласовывали протокол его посещений, который, как мы знаем, определял, что Карла будет оставлять Висенте в доме его бабушки и дедушки, откуда Леон сможет забирать сына, чтобы отвезти в свою квартиру. Правда, он не всегда спешил заезжать за ребенком, и вошло в привычку, что он не появлялся все выходные и перекладывал ответственность на своих непутевых, но готовых подставить плечо родителей.