Чингиз Айтматов

— Конечно, Александру Николаевичу Яковлеву, главному идеологу перестройки и гласности. Мы очень хорошо знали друг друга, долго дружили. Его мнение о некоторых вещах, происходящих сейчас, было бы очень важно для меня...»

И тут журналист подошёл к главному своему вопросу: «Вот Киргизстан уже шестнадцать лет живёт как независимая страна, как самостоятельное государство. Как вы думаете, есть ли у него перспективы, что может ждать вашу страну в обозримом будущем? Как она развивается?»

Ответ: «Конечно, есть трудности, проблемы. Мы учимся, на ошибках в том числе. Не всё просто, ничего не даётся легко, но, тем не менее, страна развивается... Я верю, — продолжал Айтматов, — что мы сможем постепенно наладить жизнь, поставить на нормальные рельсы экономику. Верю, что всё будет нормально. Верю, хотя, повторю, не всё просто...» Айтматов трижды употребил слово «верю», и это глубоко знаменательно, тем более что как раз тогда он закончил свою прощальную книгу «Когда падают горы (Вечная невеста)» — книгу неутешительных итогов и суровых философских заключений. Это роман-метафора о гибели большой страны, поиске утраченного времени, где в жизни основного героя, Арсена Саманчина, отражающей линию жизни самого Айтматова, угадывается трагическое предощущение близкого конца. Получилось так, что писатель оплакал гибель самого себя, а спустя полгода уже мы прощались с ним.

АВТОГРАФЫ НА ОБЛОМКАХ

Говоря об отношении киргизских писателей к идее киргизской государственности, надо признать, что мало кто из них был готов осознать значимость этого исторического события. Наоборот, большинство не скрывало свою тоску по советской системе (даже с её цензурой), поощрения литературного творчества. Выяснилось, что люди привыкли к тому, что когда книга — если она соответствует всем «требованиям», особенно критериям лояльности режиму — выходит из печати, в издательстве можно получить гонорар. В условиях рыночной экономики этого не получается. Здесь всё наоборот: пиши что хочешь и печатайся где хочешь, но никакого гонорара тебе не заплатят, если книга не продаётся.

Вот так советская литература и умирала, в тяжёлых предсмертных конвульсиях. Распался на несколько самостоятельных творческих организаций — обломков и осколков — некогда единый писательский союз несуществующей больше страны. И в Киргизии, увы, произошёл раскол — на месте прежней, единой, появились три новые литературные корпорации. Примирить разбежавшихся по разным квартирам писателей не смог даже Чингиз Торекулович. Да и находился он тогда в Европе, справляя посольскую службу сначала в Люксембурге, а потом в странах Бенилюкса.

Но дело было, конечно, не в изменении организационных форм литературной жизни. Писатели растерялись, не зная, как изображать и интерпретировать происходящее. Газетная журналистика просто охаивала и проклинала демократию, виня её во всех бедах народа, а литература находилась в состоянии полной фрустрации.

Советская литература в целом и киргизская в частности постепенно входили в длительную стадию кризиса. Самый существенный ущерб литературному процессу в Киргизстане в 1980-х годах нанесло снятие — в условиях тяжёлого экономического кризиса — с государственной дотации газет и журналов, таких как «Ала-Too», «Литературный Киргизстан», еженедельника «Киргизстан маданияты». Последний был вскоре приватизирован, но из-за отсутствия средств журнал «Ала-Too» перестал выходить. Не только по финансовым причинам, но и из-за серьёзных разногласий в писательской среде.

Такая ситуация продолжалась около двадцати лет, вплоть до 2004 года, когда всё-таки удалось объединить разрозненные силы и вновь создать единый писательский союз с соответствующей государственной поддержкой.

Конечно, советская, в том числе киргизская, литература была по преимуществу литературой обслуживающей, насквозь конъюнктурной, несвободной и в целом глубоко вторичной. Такие мастера, как А. Токомбаев, Т. Сыдыкбеков, А. Осмонов, Ч. Айтматов, Т. Касымбеков сумели высказать много смелых и важных идей, часто прибегая к метафорам, иносказаниям, намёкам, к эзопову языку, чтобы показать правду своего времени, но это были всё-таки исключения. И надо было прожить почти 20 лет после обретения независимости, чтобы киргизские писатели наконец заговорили о национальной государственности, о святости государственного флага и всех символов суверенитета.