Чингиз Айтматов

Выйдя из машины, я тут же упал, как на перину, на стог сухого сена. Такого удовольствия от поездок я давно не получал. Следом за мной Чингиз Торекулович, опустив на глаза кепку, тоже зарылся в стог как в глубокое кресло. Ну а наш Осмонбек, который тут же начал прямо на траве разворачивать достархан, так просто был счастлив.

Казалось, Айтматов утратил привычный облик всемирной знаменитости и солидного, официального лица и, возможно, вернулся на миг в далёкое детство и юность. Бог видит, я так хотел бы узнать, о чём же он тогда думал и в какие пределы времени и пространства помчались его легкокрылые мечты и высокие думы... Теперь это уже точно не дано.

При всём желании поговорить о литературе, о сюжете с девушкой, павшей жертвой обстоятельств и ставшей по-своему святой, пришлось сперва заняться едой и поднять положенный в таких случаях тост. Естественно, мы пили за здоровье нашего дорогого гостя. За его творчество, особенно за произведение, которое рождалось на наших глазах.

Мы пили вино, а Чингиз Торекулович — виски с содовой. Пил совсем немного. Но еда ему весьма понравилось. И тут случилось то, что меня по-настоящему обрадовало, не оставив места печальным мыслям о том, что наш народ начинает забывать священные национальные традиции.

...Когда мы только начали нашу полевую трапезу, чуть поодаль появился вдруг какой-то мальчик верхом на коне. Посмотрел на нас и повернул было в другую сторону. Чингиз Торекулович окликнул его, и видя, что он стесняется подойти, взял сладости и сам к нему направился. «Ме, айланайын»[54], сказал он, делая ударение на второй слог, как это принято у казахов. Мальчик вежливо поблагодарил, отъехал и вскоре скрылся за косогором. Немного погодя на том же коне появился уже взрослый мужчина и подъехал прямо к нам. Вспомнив недавний опыт общения с рот-фронтским имамом, я насторожился. Вдруг нагрубит, и если это его земля, не дай Бог, прогонит? Но Айтматов явно обрадовался появлению незнакомого всадника, а тот сразу же его узнал, слез с коня и начал протягивать всем руку. Присел к достархану, оглядел красивые бутылки с интригующим содержимым.

Сразу завязался оживлённый разговор. Много чего рассказал нам незнакомец о жизни села, своей семье, хозяйстве. Действительно, мы оказались на его пастбище. Узнали, что у него около сорока коз, пять или шесть коров, дети уже взрослые. И конь был его. «Чынгыз ага, теперь будьте, пожалуйста, моими гостями, зарежу в вашу честь ягнёнка или козу, как же иначе?» — сказал он.

Одним словом, этот человек, имени которого я не запомнил, спас на моих глазах национальную честь киргиза, и это тоже обещало благополучное завершение нашей поездки. Заметив, что Чингиз Торекулович подустал, мы начали собираться в путь, да и время склонялось уже к 4 часам пополудни.

Как только двинулись, Айтматов задремал. Выключили музыку, ехали не быстро. Спустя полчаса мы уже были в Бишкеке. Чингиз Торекулович проснулся. Разговорились и за беседой подъехали к его дому.

«Ну, Осоке, спасибо тебе, вам обоим, за эту поездку. По-моему, всё получилось очень здорово. Самое главное, хорошо поговорили, многое поняли, узнали, правда?»

А мы были рады безмерно. А наш Осмонбек, который со своей задачей младшего спутника и умелого водителя справился блестяще, ответил: «Чынгыз байке, давайте, напишите про эту историю, которая меня, например, очень взволновала. Это же очень серьёзная проблема. Надо писать!» Я, разумеется, поддержал его. И тут Чингиз Торекулович сказал, пожалуй, своё самое важное, ключевое слово за всю поездку.

«А ты знаешь, что с этой девушкой случилось и куда в самом деле она пошла?»

«Куда?»

«Она поднялась на этот Кароол. Ночью. Ветер. Дождь и снег...»

«А потом куда? Обратно домой? В город? А может, её волки...? Или сорвалась со скалы?»

Чингиз Торекулович загадочно посмотрел на меня и, приоткрывая дверь машины, сказал:

«Она вознеслась на небо».

Эти слова гулким эхом отдались во мне. Вот как, выходит, Айтматов решил завершить эту историю. И ещё раз я отчётливо понял, что рядом со мной сидел не просто большой писатель, а гений. Он вышел. Вышли и мы. Попрощались. Кто бы мог подумать, что наше путешествие обернётся настоящим интеллектуальным приключением, точку в котором поставит Чингиз Айтматов...

Мы оба смотрели на него, пока он не зашёл во двор, закрыв за собой металлическую калитку.

И могло ли мне тогда прийти в голову, что это произведение он так и не напишет и, подчинившись воле судьбы, сам улетит куда-то очень далеко, и живым домой, на свою Родину, не вернётся? Улетит, оставив за собой своё великое слово, свои думы и образы, и «Вечную невесту»...

И часто вспоминается мне строка из его давнего незавершённого произведения:

«И в опустевшее поле выбегает серый скакун без седока...»

...Я до сих пор считаю, что Айтматов испарился, превратился в белое облако, ушёл куда-то в неизвестность и не вернулся больше.