Чингиз Айтматов

...Вдруг лоно волнИзмял с налёту вихорь шумный...Погиб и кормщик и пловец! —

Лишь я, таинственный певец,На берег выброшен грозою,Я гимны прежние поюИ ризу влажную мою

Сушу на солнце под скалою.

Айтматов и вправду не знал, как себя вести, что сказать или о чём писать. С одной стороны он, как писатель и общественный деятель эпохи перестройки, никогда не жалел красок и всегда находил соответствующие метафоры и образы, чтобы вскрыть язвы советского общества, но отнюдь не принадлежал к числу тех, кто мечтал о крахе страны или содействовал ему. Однако что получилось в результате вполне благоразумных перестроечных процессов, он увидел своими глазами.

Строительство нового киргизского государства, в возможности существования которого он очень серьёзно сомневался в первые несколько лет, оказалось очень трудной задачей. Люди долго не могли порвать с прошлым, со старыми привычками и стереотипами, а новое приживалось крайне болезненно. Теперь всё кажется далёким, страсти и нешуточные коллизии тех лет лишились былой остроты и драматизма, но метаморфозы «лихих 1990-х» не могли не поражать воображение.

Как известно, любая история — не мостовая Невского проспекта, и история независимости Киргизстана — не исключение. Было тут всё. И массовая бедность, и коррупция, и государственные перевороты. Чингиз Айтматов всё это видел собственными глазами. Но пережито было то, что называется большой историей, которую не удастся ни улучшить, ни поправить, ни тем более переписать. Приходится принять её такой, какая она есть, извлекая, конечно, уроки, проявляя здоровый критицизм и в то же время не забывая, что обретение независимости стало для соотечественников Чингиза Торекуловича очень трудным испытанием.

А он видел, как вчерашние первые лица республик эволюционируют в новых условиях, переживая самые поразительные превращения — от средневековых диктаторов до воров и коррупционеров, каких столетия не видали... Чего стоит один только феномен Сапармурада Туркменбаши. Туркмены избавились от него только благодаря всевышнему. Лицемерные и двоедушные вчерашние руководители Центральной Азии, сегодня уже «лидеры наций», «отцы народов» (всё-таки подсознательный архетип прошлого нашёл себе реальное воплощение), убеждённые в своей непререкаемости и «величии», навряд ли отдадут единоличную власть добровольно, разве что в иной мир перейдут.

Как реагировала на всё это литература? Если иметь в виду киргизскую, то она долго не могла отойти от постперестроечного шока. Как и Айтматов, абсолютное большинство писателей оказались неготовыми к художественному обобщению и осмыслению происходящего. Все были настороже. «Ассенизаторов и водовозов» государственной независимости из числа писателей и поэтов не нашлось. Многим вообще трудно было сориентироваться в складывавшейся ситуации, понять смысл и значение изменений. Но в одном все или почти все оказались едины — в нежелании примириться с тем, что печатать книги за государственный счёт и получать за это соответствующее вознаграждение больше не получится. Новая система не дотировала издания, тем более не платила деньги за литературное творчество из казны. И этого не получилось бы в любом случае, потому что страна погрузилась в глубокий экономический кризис.

Журналы и газеты перестали выходить или выходили намного реже, с перебоями. Многие писатели вообще оставили литературное творчество, поскольку зарабатывать на нём уже не было возможности. В результате оказался подорванным весь литературный процесс, почти исчезла со страниц газет литературная критика, перестали защищаться диссертации по литературоведению. Научная деятельность филологов начала оживать только после открытия новых университетов.

В таком контексте весьма знаменательным стало появление нового романа Айтматова «Когда падают горы (Вечная невеста)». Это само по себе оказалось доброй приметой, хорошим знаком, означавшим оживление литературы. Роман значил собой как бы первый подступ к освоению нового жизненного материала, о котором многие воздерживались писать. И первым абзацем стало рассуждение писателя о судьбе как о свыше предписанном испытании. Но об этом в следующей главе.

ТЕНЬ КАССАНДРЫ

Последние дни патриарха