Позже дядя Миша Заболоцкий, друг детства папы, который, по его рекомендации, работал сторожем в «Домиках», рассказывал нам, что заводчане как-то его спросили, действительно ли Полтаранин знает чеченский язык. Дядя Миша тогда им ответил, что Трифон Аникеевич на любом языке может с любым человеком договориться…
Наши родители, бабушки–дедушки воспитывали молодежь просто: они привлекали детей к труду, делали их главными своими помощниками и друзьями. Папа занят был на работе, не имел возможности играть, заниматься с нами, зато при каждом удобном случае старался «погрузить» меня и мою сестру в рабочий процесс, к которому прикасался.
Когда мне было пятнадцать лет, я обратилась с просьбой к папе, чтобы он позволил нашему классу заработать на поездку в Днепропетровск дополнительные деньги в продснабе. Папа сказал, что он может нам предложить только низкоквалифицированную работу. Было решено, что наш класс разгрузит вагон с бутылками минеральной воды.
Начали мы работу с удовольствием, но после нескольких часов энтузиазм улетучился. Некоторые родители пришли на помощь. Кое–как уложились в установленные нормативы стоянки вагона, без штрафов. Получили свои деньги и напутствие папы:
– Этот вагон у нас 4 грузчика разгружают за 4 часа. Вас здесь было 30 человек, не считая родителей. Вы еле – еле справились с работой за 6 часов. Помните этот тяжелый труд, учитесь хорошо, получайте хорошее образование, чтобы никогда не разгружать вагоны!
На следующий день у нас с папой состоялся серьёзный разговор:
– Другие родители пришли на помощь своим детям, а ты приехал тогда, когда мы все закончили!– упрекнула я отца.
На что папа мне ответил, что он работать грузчиком не подряжался и припомнил старую добрую пословицу:
– Взялся за гуж – не говори, что не дюж.
В 1979 году в Восточно–Казахстанской области случилась засуха и не уродилась картошка. Папа поехал в Белоруссию на закупку этого стратегически важного продукта питания. Договоры он подписал. Однако с поставкой вышла задержка. Вагоны с картошкой пришли лишь в октябре. В Рудном Алтае заморозки к этому времени – обычное дело. Радостная весть о приходе партии вскоре сменилась страшным предположением: «Картошка перемерзла!» Мы с папой после того, как ему сообщили об этом по телефону, бегом побежали на прирельсовый склад, где шла разгрузка. Идём с ним по заснеженному полю, папа вдруг говорит:
– Оля, если картошка действительно перемерзла, меня посадят.
– За что?! – чуть не задохнулась я.
– Если есть факт порчи государственного имущества, сразу привлекут к уголовной ответственности. Пока разберутся, чья вина действительно, на это могут уйти годы. Людей, «с волчьим билетом» никто на работу уже не возьмет. Жизнь человеческая – вещь хрупкая, как лучина: пока горит, кажется, что гореть будет вечно, а если потухнет, то сама не разгорится, – ответил папа.
Картошка оказалась подмерзшей только на стыках вагонных дверей. Всё обошлось.
Над словами папы мне пришлось крепко поразмыслить спустя тридцать лет и на своем горьком опыте понять их смысл. Прочувствовать, как долго и как несправедливо работает судебная машина, как легко ломаются судьбы людей, как тяжело доказывать свою правоту. До меня дошла суть страшной пословицы: «Был бы человек, а статья для него найдется». Жизнь растолковала мне на практике понятие «волчий билет». Хорошо, что папа прохождение этой моей взрослой науки уже не застал.
Папе было немногим за пятьдесят лет, когда он поскользнулся на гололеде и сломал лодыжку. Какое–то время оказался прикованным к дому. Продолжительная болезнь и время, вынужденно проведенное вне работы, подтолкнули папу невольно задуматься о своем хобби, деле, которое стало бы украшением жизни и радостью для души. Его вдруг встревожила мысль:
– Чем я буду заниматься на пенсии? Поразмыслив, он нашел такое занятие – пчеловодство – то, чем когда-то занимался мой отец и дед!
Пасека появилась у нас следующим летом. Мы стали пчеловодами.
С той поры папин календарный год состоял из двух частей: подготовка к пчеловодному сезону и пасечная страда. В нашу жизнь мощно влилась медовая река, а мы стали «медовыми» насквозь. Пироги, баня, чай, леченье – с медом, пергой, прополисом, «маточкиным» молочком. Мы ласково именовались папой «пчелками», если радовали его. Если ленились, то он нас тут же перекрещивал в «трутней». Цветы для нас теперь стали делиться на «медоносы» и «пустышки». Поля с гречихой, подсолнечником и эспарцетом превратились в «медовые».
Приобретены были пасечные инструменты, одежда, книги. Изменены были и маршруты наших путешествий. Все природные ложбинки для папы стали рассматриваться с точки зрения удобства расположения на них пасеки. Летней страдой во время качки нас кусали пчелы десятками-сотнями. Стоишь, бывало, крутишь медогонку и подвываешь потихоньку себе под нос от боли от очередного укуса пчелы, чтобы папа не услышал…