Чистилище. Книга 2. Тысяча звуков тишины (Sattva)

Работа появлялась время от времени. С некоторых пор я стал сопровождать босса, дивясь, как легко управлять «мерседесом» и как расступаются перед ним другие автомобили. Наконец, высшим уровнем доверия стал выход с командором в так называемое высшее общество. Там, среди чванливых банкиров в очках с золотой оправой и крупных акул промышленного бизнеса, щеголявших рассказами о сделках, он перевоплощался, становясь лощеным Петром Юрьевичем. И, невольно наблюдая за ним издали, я не мог понять, где же его истинное лицо. С братвой он выглядел своим, мгновенно дичающим хищником. Но и с денежными воротилами он чувствовал себя на короткой ноге, почти мгновенно определяя приятную тему для непринужденной беседы. Меня же в такие дни мучили противоречивые переживания, ибо я не мог разобраться, какому богу я поклоняюсь и к какой вере принадлежу. От воров меня по-прежнему воротило, а когда я оказывался вблизи богачей, мне слишком сильно сдавливал горло галстук. Я не мог стать собой ни в одной точке планеты, что-то перевернулось во мне. В тюрьму посадили одну личность, из нее вышла совсем другая. Я стал человеком без имени, тенью, просто громилой, клыкастым цепным псом при хозяине. Там, в колонии, была хоть надежда выйти на волю. После нее стал жить ожиданием, что вот-вот заработаю достаточно денег, и тогда все изменится. Но держало возле Свирида меня совсем другое – я не мог бы найти себе применения. Что я, в сущности, умел делать? Убивать и калечить от имени государства? Готовить бойцов, подобных себе? Все верно, и если так, то возле щедрого и великодушного крупнокалиберного игрока мне и место. Вся моя жизнь превратилась в чудовищный анабиоз, серию фантастических картинок, которые я высматривал в непроглядном тумане бытия.

Я жаждал увидеть дочь. Не проходило дня, чтобы я не подумал о ней, вынашивая мечты и выращивая иллюзии. Только через пять месяцев, когда внутреннее напряжение стало сжигать меня, я решился поговорить об этом со своим боссом. Свирид вскинул брови и строго взглянул на меня.

– Но ты ведь говорил, что у тебя никого нет из родных? – сказал он, и в интонации я почувствовал упрек.

– Девочка родилась, когда я уже сидел, и я ни разу ее не видел. Я намеревался вычеркнуть ее из своей жизни, чтобы не бросать тень на ее судьбу, но я не могу, не в силах этого сделать… – Я не просил его, просто рассказывал о своем состоянии.

– Хорошо. – Свирид немного смягчился. – Мы поедем вместе. Ты знаешь, куда ехать?

– Ммм… нет пока. Но я знаю, что сестра жены жила в Буче, тут совсем недалеко. И знаю, что она работала в салоне красоты косметологом…

Он недовольно перебил меня:

– Николай поищет ее, и если она действительно работает под Киевом, мы навестим твою родственницу.

Свирид сдержал слово, и через неделю мы сидели в маленьком открытом ресторанчике с Тамарой, сестрой единственной женщины, которую я любил. Над нами раскачивались дубы, то и дело роняя желуди, и от их гулких ударов по крыше создавалось впечатление, будто это выстрелы, и все пули предназначались мне. Я смотрел на нее и угадывал знакомые черты: такие же блестящие черные волосы цвета вороньего крыла, такая же короткая стрижка и такие же черные глаза. Только в глазах сестры застыло выражение скорби, сожаления и непонимания. Некоторое время я разглядывал ее, а она меня.

– Ты стал колючим, – сказала она, не меняя выражения лица, – как проволка.

– Место моего досуга не способствует появлению нежности, – как фехтовальщик, выпадом на выпад, ответил я.

Мы говорили недолго, наконец она сказала:

– Девочку удочерила пара из Канады…

Когда она произнесла эту фразу, меня будто финкой полоснули по глазам. И я долго не мог понять смысла этих простых слов, как будто кровь заливала глаза.

– Как эти люди нашли ее?

– Это украинцы, мои хорошие знакомые, очень толковая и перспективная семья… Он продвинутый айтишник, она замечательный лингвист. Бог их обделил детьми, но, поверь, девочке будет лучше с ними. Получит хорошее образование, будет жить достойно, не то, что тут. Они уехали в Канаду три года назад, получив гринкард…

По мере того как она говорила, маленький родной человечек, существующий где-то в окрестностях бытия, – все, чем я жил последние месяцы, – стал медленно и неумолимо удаляться куда-то в бездонные глубины космической Вселенной, превращаясь в далекую, недостижимую точку. Чей-то суровый голос произнес мне в самое ухо: «Ты больше никогда не увидишь своего ребенка – ты просто ему не нужен». Ощутив неимоверную слабость в теле, холод в конечностях, я отвернулся, раздавленный своей беспомощностью и осознанием убогости собственного существования.