Чистые сердцем

Они умные, и у них есть устройства для поиска, и они скоро воспользуются ими, чтобы меня найти, и тогда они придут. Что и требовалось доказать.

Вы не знаете фразу «что и требовалось доказать»?

Когда мы вернемся?

Мне тут не нравится.

Я хочу увидеть свою маму. Сейчас темно, так ведь, значит, папа уже дома, и они придут за мной вместе. Может быть, они возьмут с собой мою сестру. Скорее всего, они возьмут мою сестру.

Моей сестре одиннадцать, и скоро ей будет двенадцать, так что они возьмут ее. Да, они точно возьмут ее с собой.

Мне тут очень сильно не нравится.

Почему вы ничего не говорите? Если вы скажете свое имя, мне будет приятнее быть с вами. Мне это совсем неприятно, но станет хоть чуть-чуть приятнее.

Если вы скажете свое имя.

Отец Ди Ронко был популярной звездой. Он играл во всемирно известной рок-группе.

Он отличный.

Папа Ди Ронко.

Он нас смешит.

Однажды мы даже описались от смеха.

Мне здесь совсем не нравится.

Но они придут. На самом деле мне кажется, что я их слышу. Я слышу, как подъезжает машина.

Вы слышали машину?

Восемнадцать

– Мне кажется, – сказала Мэрилин Ангус, снимая свои очки, – что я схожу с ума. Мне кажется, если это продолжится еще хотя бы пять минут, я сойду с ума.

Они пытались делать нормальные вещи. Они обязаны были оставаться настолько нормальными, насколько возможно, хотя бы ради Люси, но и в Люси ничего нормального не было – она всегда садилась поближе к одному из родителей, хотя пыталась притворяться, что это не так, и сгрызла ногти, которые с таким трудом отрастила, до мяса.

Они пытались вместе готовить ужин и есть его, но большая его часть перекочевывала в контейнер. Они пытались отвечать на сообщения, и смотреть телевизор, и играть в карты, и в слова.

– Зачем мы это делаем? Мы никогда этого не делали. Мы делаем это только на Рождество, – сказала Люси и поднялась, оставив застывшие слова на доске посреди игры.

Они включали телевизор и слышали ужасный искусственный смех, словно черти гоготали им прямо в уши, и они выключали его.

Они наливали себе джина, и вина, и чая, и бокалы стояли полные. Только чайные чашки пустели, раз за разом.

– Я пойду приму ванну, – сказала Мэрилин Ангус. – Позови меня, если…

Люси соскользнула со стула, когда ее мать вышла из комнаты, и украдкой пошла за ней вверх по лестнице. Мэрилин Ангус зашла в ванную комнату и, вопреки привычке, закрыла и заперла дверь. Люси села на пол снаружи и коснулась рукой деревянной панели.

Вверх начал подниматься пар, пахнущий фрезиями. Мэрилин пожалела, что добавила ароматическое масло в воду. Это казалось неправильным. Вода в ее ванной должна быть обычной и ничем не пахнуть, она должна быть очищающей. Она включила холодный кран, чтобы ванна не была такой горячей, не казалась такой роскошной и приятной. Ей ничего не должно быть приятно до тех пор, пока…

«Что сейчас может происходить с Дэвидом, где Дэвид может быть, кто с ним, что они ему говорят и что делают», – все эти мысли преследовали ее, выскакивали из темных углов и бегали по кругу в ее голове, снова и снова. Его лицо стояло у нее перед глазами, а иногда она видела кусочек его тела, его тонкие, кажущиеся такими хрупкими запястья, его пальцы, его ухо с небольшой неровностью, как на цветной капусте, на коже сверху. Мысль о том, что какую-то часть его тела не то что поранят или осквернят, а просто коснутся, или даже увидят люди, которые желают ему зла, заставляла ее сложиться вдвое в приступе тошноты, из-за которого она убегала в туалет, но не приводившем к рвоте, хотя она смотрела вниз и ожидала увидеть черную желчь, водоворотом уходящую в трубу, желчь, которая наполняла весь ее желудок.