Читающая по цветам

– Ринетт, чай просто вызовет у тебя месячные. Он не нанесет тебе вреда. Неужто ты хочешь, чтобы внутри тебя росло семя этого дьявола Рэннока Хэмилтона?

– Перестань!

Она замолчала.

Меня трясло. Я закрыла глаза и стала считать вдохи и выдохи, дыша глубоко и ровно. Я не знала, что стану делать, но знала: выпить чай – это не выход.

Я снова открыла глаза.

– О Дженет, – сказала я. Я прошла через всю королевскую опочивальню, подошла к ней и крепко ее обняла. – Прости меня. Я знаю – ты хочешь как лучше. Но я боюсь, что пить чай мне было бы опасно. Я такая худая. Я так исхудала от горячки, которой переболела на Рождество, и с тех пор так и не поправилась. Я не могу поправиться, потому что отчего-то не могу нормально есть. И я не могу достаточно спать – ведь королева спит так мало, и всякий раз просыпаясь посреди ночи, требует, чтобы я ее развлекала.

– Да, Ринетт, это верно, – согласилась Дженет и, словно ребенка, погладила меня по голове, хотя вид у нее при этом остался упрямый.

– Завтра мы должны ехать в Глазго, и мне придется скакать рядом с королевой. Ты же знаешь – от этого питья мне станет очень худо, а если я хоть немного захвораю, меня оставят здесь. Он, – когда мы оставались с Дженет с глазу на глаз, я никогда не называла мужа по имени, – он тогда тоже останется в Эдинбурге, потому что сочтет это удобным случаем, чтобы наверстать упущенное. О Дженет, я просто не вынесу двух месяцев с ним наедине.

– Я тоже, – сказала Дженет и, взяв кружку с чаем, направилась к двери. – Но я поговорю с нашей Лилид, скажу ей – пусть до самого Глазго скачет так, чтобы тебя хорошенько растрясло.

Поутру мы отправились в путешествие, скача на запад вдоль берега залива Ферт-оф-Форт. Был первый день июля, ясный и ослепительно прекрасный. Сзади нас по чистому, без единого облачка, бескрайнему голубому небу поднималось солнце. Над заливом, крича, носились бакланы, моевки и кайры, то паря в небе, то камнем бросаясь вниз, чтобы нырнуть в море за рыбой.

Королева и ее личная свита были одеты так, словно их ждала всего лишь увеселительная прогулка.

На самой королеве была алая бархатная амазонка, сверкающая жемчугом и золотым шитьем, и кокетливая маленькая шапочка, украшенная пером. Никто более не был одет ни в красное, ни в какой-либо другой яркий цвет. Мы, фрейлины, были облачены в амазонки приглушенных серых и голубых тонов, скроенных и сшитых из тонкого фламандского сукна, подаренного нам королевой. Моя амазонка была голубой, как лепестки цветов вероники или как сегодняшнее летнее небо – не очень-то практичный цвет для костюма, предназначенного для верховой езды, но ничего не поделаешь, мы одевались так, как приказывала королева. Мужчины были в светло- и темно-коричневом, а также в темно-зеленом и темно-синем. Тут были и мастер Томас Рэндольф, и французский посол месье де Кастельно. Среди сопровождающих последнего французов я мельком заметила и Блеза Лорентена.

Мы пробыли в Глазго три дня. У меня по-прежнему не было месячных, и всякий раз, когда Дженет устремляла на меня вопрошающий взгляд, я отводила глаза. Я находилась рядом с королевой, когда она принимала руководителей протестантской общины Глазго и пожаловала им в дар тринадцать акров земли. На этой церемонии присутствовало также и большинство членов Королевского совета, причем Морэй был важен и полон самодовольства, а Роутс откровенно скучал и зевал, прикрывая рот рукой. Никола де Клерак и Давид Риччо, чужеземные фавориты-католики, тоже держались на виду, хотя протестанты втихомолку ворчали за спиной королевы, что им здесь не место. Я, насколько это было возможно, старалась избегать Нико, а он, похоже, прилагал все силы, чтобы избегать меня. Всякий раз, когда я смотрела на него, меня, словно удар ножа, пронзала боль, и я гадала, испытывает ли и он нечто подобное, глядя на меня.

Из Глазго мы поскакали в Дамбартон, потом переплыли озеро Лох Лонг и, охотясь, проехали по лесам графа Аргайла, ярко-зеленым и испещренным солнечными бликами, среди тысячелетних дубов, буков, рябины и зарослей ивняка и орешника. Для Сейли это был охотничий рай, и я впервые услышала его характерный высокий лай, означающий, что он загнал кролика или белку. Уже в сумерках мы переплыли озеро Лох Файн и высадились в Инверерэе, где граф Аргайл и его своенравная графиня, единокровная сестра королевы Джин Стюарт, встретили нас у ворот замка Инверерэй с ярко пылающими факелами, церемониальными кубками изысканного французского вина и с шестью волынщиками, играющими на больших горских волынках.

– Добро пожаловать в Инверерэй, мадам, – сказал граф Аргайл, когда лошадей увели в конюшни, а волынщики кончили играть. – Я велел приготовить поздний ужин для вас и вашей свиты. Или же вы предпочли бы лечь спать после целого дня в седле?