Читающая по цветам

Если б ты была моею,Как бы я тебя любил,Красотой твоей плененный,Все на свете б я забыл.

– Я больна, – пожаловалась королева. – О, я так больна! Бумаги моей матушки, пророчества месье де Нострадама – все пропало! У меня так болит голова, и такое колотье в боку!

Она заплакала. Больше я ее не слышала – мы отошли слишком далеко.

– Избавься от этой чертовой псины! – рявкнул Рэннок Хэмилтон. – Если эта тварь укусит меня, я ее утоплю.

На одно ужасающее мгновение я увидела Сейли, тогда еще маленького щенка, которого одна из ведьм леди Хантли держит над священным колодцем у часовни Пресвятой Девы Марии в Стоунвуде.

– Иди, Сейли, – сказала я. – Иди к Дженет. Скорее, скорее!

Он поднял мордочку и посмотрел на меня. В его умных влажных глазах отразились понимание и страх. Он вдруг заскулил и положил одну крапчатую лапку на подол моей юбки.

Рэннок Хэмилтон попытался пнуть его, и он проворно отскочил в сторону. Он взглянул на меня в последний раз, потом потрусил прочь по коридору и скрылся за углом.

Мой Сейли, мой счастливый талисман, покинул меня.

Глава тридцать первая

Кинмилл-хаус, графство Пертшир,5 декабря 1564 года

Когда он забрал у меня Китти, я поняла, что он собирается меня убить.

Моя маленькая Китти. Ее полное имя было Кэтрин Хэмилтон, но я не хотела так ее называть. Ей не было еще и года, но точного ее возраста я не знала – с тех пор как меня заперли в башне Кинмилл-хауса, я потеряла счет времени. Мне было известно лишь примерное время ее рождения – где-то в начале марта, а сейчас была уже зима. Моя вторая зима в Кинмилле.

Я знала, что, рожая мою девочку, я чуть не умерла. Когда мы прибыли в Кинмилл в сентябре 1563 года, я была женою Рэннока Хэмилтона, как бы сильно мы друг друга ни ненавидели. Без особой охоты – желал ли он от меня ребенка или нет, но рождение сына стало бы свидетельством его мужской силы, – он предоставил мне теплый кров, пищу, чистую воду для мытья, услуги прачки и чистое постельное белье. В моем распоряжении была служанка, в компании которой я коротала свои дни. Ее звали Нэн, а фамилии она не имела, во всяком случае, выяснить ее мне так и не удалось. Вдвоем мы шили пеленки и одежду для ребенка. Я научила Нэн ткать простые гобелены. Частенько, выглядывая из окна, я видела, как юный Джилл выгуливает лошадей. Он скакал на Лилид взад и вперед под моим окном, и я знала: он знает, что я за ним наблюдаю.

Всю эту первую зиму я жила в относительном комфорте, но меня невыносимо мучили печаль и тоска. Я так тосковала по Грэнмьюару, по Майри, по моим близким, что мне казалось, это меня убьет. Плохо же я тогда знала, что в самом деле может убить меня.

Ранней весною, когда у меня начались схватки, рожать мне помогала только старая травница. Я не могла не вспомнить ученого врача королевы, который принимал у меня роды, когда я рожала Майри; я помнила его лицо, но совершенно забыла его имя. От старухи травницы с ее сушеными листьями, припарками и горькими отварами мне было больше вреда, чем пользы, но мне все-таки удалось не потерять головы и начать кормить и нянчить Китти, едва она родилась. Крестить ее было некому – к ней не пришел ни католический священник, ни даже протестантский пастор, и я сама дала ей имя и помолилась Зеленой Даме, чтобы та благословила ее.

К этому времени Рэннок Хэмилтон совсем спился и погрузился в черную меланхолию. Неужели я ранила его так же сильно, как он ранил меня? Иногда я гадала, каким бы он был, если бы ему не случилось вломиться в часовню Святого Ниниана, чтобы прервать мое венчание. Если бы я не призвала на его голову проклятие Зеленой Дамы. Было похоже, что после рождения Китти это проклятие обрело над ним сокрушительную силу, и, когда он попытался овладеть мною, у него ничего не получилось. Он попробовал дважды, и когда во второй раз его тоже постигла неудача, запер нас с Китти в этих двух скудно обставленных комнатах, словно пленниц.

Он попытался сделать Нэн своей любовницей, но, как видно, опять оконфузился – на следующий день она пришла к моей двери и через зарешеченное задвижное окошко в ней принялась бранить меня и требовать, чтобы я сняла с него заклятие Зеленой Дамы. После этого он стал напиваться до бесчувствия каждую ночь. Теперь уже другая девушка приносила мне еду и уносила помои и нечистоты – все через то же задвижное окошко. Я поняла, что она глухонемая – она ни разу ничего не сказала и не подавала никаких признаков понимания того, что говорила я. Про себя я называла ее Мышкой за робость и подрагивающий розовый носик.