Чхандогья упанишада

Весьма важна Ч как источник по индуистскому ритуалу. Уже само название этой упанишады (от chandoga) говорит о внимании к вопросам обрядовой практики. Прежде всего здесь встречается ряд конкретных наставлений — в исполнении хвалебных гимнов (I.3.8-12; ср. IV.17.4–6), в надлежащем произношении слога Ом (I.4.4–5), в исполнении самана (II.22.1–5) и т. д.; приводятся тексты отдельных возглашений, заклинаний (напр., III.16.2 и сл.; VIII.13–14); описаны некоторые обряды (напр., V.2.4–8; ср. Бр, VI.3.1–6); наконец, неоднократно упоминаются отдельные реалии, связанные с ритуалом

[20]. Таким образом, отнюдь нельзя считать, что Ч отрицательно относится к ведийскому ритуалу; напротив, совершение жертвоприношений включено здесь в первую «ветвь» долга (I.23.1). Более сложен вопрос о том, в какой мере здесь происходит сравнительная переоценка традиционной обрядности. Некоторые исследователи склонны видеть в рассказе об удгитхе собак (I.12) сатирическое отношение упанишады к ритуалу[21]

, но единственным аргументом здесь служит сама ситуация (замещение жрецов собаками), и вряд ли можно считать такое отношение доказанным. Шанкара, например, толковал это место как описание явления божеств в виде животных[22], что имеет ряд параллелей в санскритских источниках. Разбирая настоящий эпизод, Д. Чаттопадхьяя указывает на роль животных в ведийской литературе, что он связывает с тотемистическими пережитками[23]. Далее следует принять во внимание весь контекст Ч, где, с одной стороны, удгитха и отдельные ее элементы подвергнуты самому тщательному и вполне серьезному описанию, а с другой — животные неоднократно выступают на равных правах с людьми (ср. хотя бы ряд эпизодов IV книги — поучения быка, гуся и т. д.). Если учесть, наконец, некоторые специфичные черты индуистских воззрений (в частности, оценку соотношения «человек-животное»), то истолкование этой главы как «серьезной» представляется нам

более оправданным[24].

Вместе с тем ритуал обрядовых действий отнюдь не преобладает в Ч — гораздо большую роль играет здесь «внутренний» ритуал, заключающийся в должном знании и почитании (upāsana). Последнее, как нам представляется, и создает существенную специфику индуизма Ч (наряду с Бр и некоторыми другими упанишадами). Действительно, читатель с самого начала наталкивается здесь на аллегорические рассуждения о сущности удгитхи, самана

, слога Ом, Атмана, Брахмана; об их соответствиях на разных уровнях действительности (напр., макрокосм-микрокосм); о том, как следует их почитать, и т. п.[25] Вряд ли стоит приводить здесь примеры — они встречаются почти на каждой странице. Важно отметить и ту роль, которая придается должному знанию и почитанию: чтобы быть эффективным, т. е. принести желаемые результаты, обряд должен сопровождаться надлежащим знанием (cp. V.24 — о плодах агнихотры). Подобное знание приносит адепту соответствующие блага, и напротив, незнание грозит соответствующими бедами. Почитающий становится тем, что он почитает[26] (ср., напр., о знатоках «нектаров», становящихся соответствующими божествами, — III.6.3 и сл.). Наконец и посмертная судьба человека связана с этим знанием. В отличие от тех, кто, ограничиваясь предписанной обрядностью, идет «путем предков», т, е. возрождается в этом мире, люди, наделенные должным знанием, идут «путем богов», т. е. достигают конечного освобождения (V.10). Подобная проповедь должного знания и почитания — своего рода «внутреннего» ритуала с изложением его содержания — занимает гораздо больше места в сравнении с описаниями «внешнего», обрядового ритуала — соотношение числа соответствующих реминисценций равно для текста Ч примерно 4:1, т. е. из всех свидетельств о ритуале лишь около 20 % относятся к традиционной ведийской обрядности и около 80 % к обрядности «внутренней». Можно полагать, что подобное соотношение при сопоставлении с показателями для других текстов[27], исследованных аналогичным образом, поможет более точно охарактеризовать эту особенность содержания Ч, существенную для лучшего понимания отдельных тенденций послеведийского индуизма.