Что было, что будет, чем сердце успокоится

Буря миновала быстро. Когда спустя какое-то время тоненько скрипнула дверь, я уже сидела с сухим лицом на кровати, обхватив руками коленки, и смотрела в окно. Огромные белые хлопья кружились в темнеющем небе, как изящные и чуточку печальные балерины.

– Не спишь, ангел мой?

Не услышав ответ, Юлиан тихонько прикрыл дверь и направился ко мне, мягко ступая по пушистому ковру. Я продолжала сидеть, не поворачивая головы, только нервно и быстро забилось сердце, отдаваясь гулким эхом где-то в висках. Матрац рядом со мной прогнулся.

– Ну, не обижайся на меня, девочка! – Юлиан вздохнул. – Ты же понимаешь, что твоё здоровье сейчас – самая главная забота для нас всех! И если ты не будешь помогать нам, не будешь участвовать в собственном выздоровлении, ведя себя, как капризный ребёнок, то к чему это может привести? Если тебе не жаль меня и мои старания, то пожалей хотя бы отца! Скажу тебе одну вещь, Геля, – я перестал давать Савве Львовичу снотворное только неделю назад, всё остальное время он заснуть без него не мог! И ты хочешь вновь подтолкнуть его к этому?

– Папа пил снотворное? – дрогнувшим голосом наконец произнесла я, оборачиваясь. – Из-за меня? Но почему??

– И ты ещё спрашиваешь! – Юлиан покачал головой. – Ах, Геля, Геля! Когда ты сама станешь матерью, то поймёшь, что нет ничего важнее для родителя, чем здоровье и счастье собственного ребёнка! Почему ты так на меня смотришь? Разве мысль о материнстве никогда не приходила тебе в голову?

– Я вовсе не об этом подумала! – смутилась я и вновь обернула взгляд к окну. – Я… Я больше не буду так беззаботна, Юлиан Павлович. Обещаю!

– И опять Павлович! – огорчённо произнёс Юлиан. – Сколько раз я тебя просил обращаться ко мне не так официально! Разве ты забыла, кто я для тебя?

– Я прошу вас, не нужно… не нужно об этом! Я не могу пока… – ещё сильнее потерялась я, бледнея и краснея одновременно. – Мне нужно время, пожалуйста! Я… я…

– Мышка, ты не спишь? – из-за двери послышался негромкий голос Роберта.

– Нет, Роб! – вскрикнула я, моментально вскакивая с кровати. – Заходи! Мы с Юлианом Павловичем… разговариваем!

– О, я вам не помешал?

Худощавая фигура моего брата, обрисованная светом, льющимся из коридорчика, появилась на пороге. Он внимательно посмотрел сначала на меня, потом перевёл взгляд на доктора.

– Нисколько, Роберт! – своим бесцветным голосом ответствовал Юлиан, поднимаясь. – Мне всё равно пора уходить. Мы с твоей сестрой уже обо всём договорились. Ведь договорились, правда, Ангелина?

– Правда, Юлиан Павлович! – пискнула я, радуясь благополучному исходу трудного разговора и стараясь эту радость не очень уж показывать.

Проходя мимо Роберта, Юлиан приостановил движение.

– Постарайся долго у неё не задерживаться, Роберт! Твоей сестре уже давно пора спать…

– Как скажете, доктор!

Плотно закрыв дверь за Юлианом, Роберт повернулся ко мне. Лицо его было чуточку расстроенным, или мне это только показалось?

– Сдаётся мне, что я появился не вовремя…

– Роб! – я почувствовала, что опять краснею. – Ну что такое ты говоришь?

– Прости, мышка, я действительно не имею права… – Он помолчал. – А у тебя здесь мило!

– Тебе нравится? – обрадовалась я – то ли его словам, то ли смене темы. А может быть, и тому, и другому одновременно. – Ты знаешь, когда меня переселили в эту комнату, сначала я жутко расстроилась. Она мне показалась такой неуютной, такой грустной-грустной!

– Почему же ты отцу не сказала, дурочка? Что у нас, комнат мало в доме, что ли?

– Теперь-то я знаю, что не мало! – рассмеялась я. – А тогда… В общем, не хотела я никого расстраивать, вот и попыталась устроить тут всё как-нибудь иначе. Под себя, понимаешь? Та Ангелина, которая жила здесь раньше, наверное, очень бы удивилась такой перемене!

– Какая Ангелина? – потемнел взглядом брат.

– Ну, та, о которой я ничего не помню! Ведь это её комната… Ох, Роберт, ну что ты так странно на меня смотришь! Как будто не понимаешь! До аварии я была одним человеком, а теперь превратилась совершенно в другого. То, что мне нравилось раньше – какие-то жуткие розовые помпончики, подушечки и безделушки, теперь перестало меня вдохновлять.

– Розовые – значит грустные? – усмехнулся Роберт.

– Конечно! – с жаром подтвердила я. – Когда вся комната увешана, уставлена и забита сплошной розовой ерундой – это очень грустно, братик! Так грустно, что хоть волком вой!

– Но выть ты не стала…

– Совсем чуточку, – призналась я. – В начале. Но потом… Потом я призналась Тамаре, что всё это навевает на меня печаль, она и помогла мне…

– Поговорить с отцом?

– Какой ты недогадливый, Роби! Привести комнату в божеский вид! Она, хоть и медсестра, но оказалась большой выдумщицей. Вот, например, этот книжный шкаф именно она и нашла. Представляешь, раньше у Ангелины – то есть, у меня – ни одной книжки не было! Ой, зачем я тебе это говорю? Ты ведь и сам это прекрасно знаешь! Ты-то меня помнишь!!

– Признаться, в твою комнату я не часто заходил, сестрёнка, – он виновато развёл руками. – Но что-то розовенькое, конечно, помню…

– Что-то?! – я округлила глаза. – Кажется, кому-то пора к окулисту!