Читаем Что посмеешь, то и пожнёшь полностью

– Ну!.. Ты рассуждаешь, как какой паршивый диссидент или бомж… Первому ли секретарю райкома такое лепить?

– А другое, миланя, не лепится… За то, что мы за семьдесят три года утворили со страной, с народом – за ногу повесить ещё большая честь. Та-ак устряпали коммуняки великую державу… Ведь наша советская жизнь – это Варфоломеевская ночь, растянувшаяся на семьдесят три года! О!.. Вот что мы сотворили!.. Нас только на это и хватило… Как ночью хапнули Зимний, так всю ночку длиной в семьдесят три года знай и воспитывали без перерыва на обед… Воспитывали несчастных строителёчков коммунизма… И ка-ак воспитывали… Ссылками… Лагерями… Тюрьмами… Свинцом… свинцом… Голодом… Все воспитывали кому не лень! Вот они, злецы, дорогие наши воспитатели…

Пендюрин трудно подошёл к огромному настенному цитатнику в дорогой золочёной раме.

На работе, в райкоме, у него весь стол в цитатах под стеклом. Цитатами уклеен потолок его «Волги». И дома цитатник в полстены. Просвещённый ленинец! Всюду просвещайся!

– Воспитывали все! От Фили Железкина до матроса Железняка! Только успевали горемыки получать по девять грамм свинца…

Лика ехидно хохотнула:

– Ты с перехвату про какого Филю Железкина толкуешь? У нас такого нет.

– А этот куда девался? – Пендюрин ткнул кулаком в цитату Дзержинского. – К-куда он подевался?

– Так это не Филя. А весь Феля… Фелюшка… «Железный Феликс»…

– И как он учил? Слушай. Цитирую «Пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов, является методом выработки коммунистического человека из материала капиталистической эпохи». Какая железная жестокость!.. Для Фелечки человек вовсе не человек, а «материал». Эти сдвинутые по фазе фелечки и колбасили всю чёрнознамённую Советскую Варфоломеевскую ночку… В Москве слетел памятник Фелечке… Это кричат уже теперь нам: «Эй, советские коммуняки! Которые временные! Слазь!» Такова селявуха… Пришло время нам слезать с тронишка… Залили его кровушкой, попили народной кровушки… Как только и отвечать? Как страшно… Жертвенные стоны из жестокой Советской Варфоломеевской ночи рвут меня… Не уходят от меня… Какие мы… Коммунисты… Нас только и хватило на орденоносную Советскую Варфоломеевскую ночку имени Ленина-Сталина и примкнувших к ним кудряша Неолита. На ночку длиной в семьдесят три года. Как минимум за эту ночку покаяться партии надо, попросить у народа прощения за все наши изнущения да поругания… Целых семьдесят три года терзать Россию… Загубленный век России… Убитый русский век… За всё за это просить у народа прощения и каяться… Тогда, может, и уцелеем… А так… Как бы эти дерьмократы не порвали нас на куски. Мы их семьдесят три года не жалели. Пожалеют ли они нас? Не пожалеют! Ведь за то, что мы делали, без слов кидают к стенке! Только ты, горяченький, раньше срока не кидайся к стенке сам.

– Я-то не кидаюсь. Дела, что за спиной стоят, поджимают к стенке.

– А что ж ты творил таковские дела?

– Творил. Да своей ли волей? Я винтик… Гаечка… Куда сверху крутили, туда и крутился…

– А ты уже сам не крутил?

– Крутил в унисон с кручением сверху. И докрутился… Ты хоть мне скажи, что ж мы такое строили все семьдесят три года?

– А ты, первый секретарь райкома, не знаешь?

– Не знаю. А думаешь, первый в обкоме знает? Или Горбачёв?

– Подсказываю… На костях заключённых строили светлое будущее…

– Тот-то и беда! Всему ж миру пример, как гниёт СССР! Коммунизм – всепланетная смерть! Ну кто не знает, где коммунисты прошли – мёртвая остаётся пустыня? Вон учёные доказали, что на Марсе была жизнь. Бы-ла!.. А теперь – нетушки! Куда она уплясала? Может, коммунисты там строили своё светленькое-чёрненькое? А с Плутоном что? И вовсе худо. Самая холодная планета. Вечно зюзя минус двести тридцать! Всегда темно! Не коммунисты ли и там пошухарили и выдавили Плутон в самую даль от Солнца?.. Не останови коммунистических чумиков, они и Земле не состроят ли судьбу Плутона? Ох-ох…

– Оя! Глупов! Несчастный ты мой железный носик…[455] Что ты так страшно пугаешь? А мне, между дрочим, глубоко не страшно.

– Тот-то и не страшно, что ты великая глупоня… Коммунизм невозможно построить не только в отдельно взятой стране, не только на отдельно взятой планете, скажем, Земля, – его не построить даже в одном самом маленьком советском доме!

– Ой, диванный ленивец Глупов! Ловишь глюки![456]

Перейти на страницу:

Похожие книги

Уроки счастья
Уроки счастья

В тридцать семь от жизни не ждешь никаких сюрпризов, привыкаешь относиться ко всему с долей здорового цинизма и обзаводишься кучей холостяцких привычек. Работа в школе не предполагает широкого круга знакомств, а подружки все давно вышли замуж, и на первом месте у них муж и дети. Вот и я уже смирилась с тем, что на личной жизни можно поставить крест, ведь мужчинам интереснее молодые и стройные, а не умные и осторожные женщины. Но его величество случай плевать хотел на мои убеждения и все повернул по-своему, и внезапно в моей размеренной и устоявшейся жизни появились два программиста, имеющие свои взгляды на то, как надо ухаживать за женщиной. И что на первом месте у них будет совсем не работа и собственный эгоизм.

Кира Стрельникова , Некто Лукас

Современная русская и зарубежная проза / Самиздат, сетевая литература / Любовно-фантастические романы / Романы
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее