Что посмеешь, то и пожнёшь

Расскажу я вам, робята,Как тоскливо без жаны.Утром встанешь – сердце бьётсяПотихоньку об штаны.По весне кол торчком,Тяжело, братцы.Приходите к нам в райком –Палками кидаться.Я не помню, как заснулаУ шофёра на руке.Просыпаюсь – целки нету,Три рубля торчат в руке.Всё вам, девочки, припевочки,А мне не до того.Умер дедушка на бабушке –

Сдавал на ГТО.И немцу не дала,И грузину не дала.Свою узкую –Только русскому!У кого какая милка,У меня дак секлетарь.Не даёт пощупать титьки,Говорит: «Пониже шарь!»Харят нас и тут и тамКоммунисты разные.Неужель мы оттогоСами станем красные?Полюбила я парторга,У него партийный орган.

С ним любиться нипочём –Обмотан орган кумачом.Всё запреты да запреты.Делай то, не делай это.На черта такая жизнь?Государство, отвяжись!Коммунисты нас терзалиЧуть не весь двадцатый век.И до смерти затерзалиМиллионы человек.Коммунистов изберут,Все продукты пропадут.А предпринимателиПойдут к такой-то матери.Был при Сталине порядок:

Десять, двадцать и расстрел!Голосуй за коммунистов,Если снова захотел!

Дома Пендюрин меланхолично поиграл горниста – из горлышка безотрывно выдул почти всю бутылку и, не удержав её, выронил. Бутылка с веселым звоном покатилась под диван, выплёскивая остатки коньяка на пол.

– Мыш…ка… норуш… ка… Сейчас же вылезай! – погрозил он бутылке ватным кулаком.

Но бутылка почему-то не показывалась из-под дивана.

Он устало махнул рукой и разгромленно загудел:

– «Как-то ночью на закате заглянул я в личный чум.

Там мужчина бледнолицый выковыривал изюм.

Я наглею, я зверею, надоело объяснять:

Сядем у канавы

День полярный провожать».

Тут вернулась на рейхстаговском членовозе из области, из спецпарикмахерской, Лика.

Присела на корточки перед ним. Пошатала за плечо.

Он еле разлепил один мутный глаз.

– Я слышала… Ну что, звездочёт коньячных этикеток, проводил полярный день? Ох-охушки-и… Полный перебор… Похоже, оприходовал весь боекомплект…[450] И пол влажный,[451] и сам влажный… Под завязушку наборомзился?[452]

– Не путай сюда своего Бровастого. И вообще кончай баллоны катить, вшегонялка!.. – Он лёг щекой на стол, устало закрыл глаза. – Я теперь свободен, как негр в Африке. Больше в присутствие не иду… Прощай, мой рейхстаг…

– Или ты, Глупчик, недоперепил? Что за бред уснувшего генсека?

– Не бред, а суровая реальность. Накатила годинушка… Поспевай только отскакивать!

– До такого договориться… Цок-цок… Кре-епенько смазал утомлённый организм… Ну!.. В сторону твою реальность. Займёмся моей. – Она кокетливо глянула в зеркало на стене, чуть взбила сзади волосы на голове. – Как тебе новая причёска? Оцени.

Он вяло кинул руку в сторону и устало шепнул:

– Прощай…

– Да ну ладно тебе бурить мозги! Это в честь-то чего прощай?

– Прощай, спецфигаро…[453] Прощай, – глянул на пустую бутылку из-под коньяка, выглядывала из-за ножки дивана. – Прощай, спецбуфетик… И ты, кусик… прощай… И наш бурундятник прощай. Все прощайте… Прощай наша сладкая жизнь… Безвыходняк…

Лика чувствительней шатнула его плечо.

– Сколько тебе говорить: не пей? Или ты забыл, что водка – пережиток прошлого, настоящего и будущего? А ты… Похоже, мой алконавт словил-таки сегодня белочку[454]? Ответил на красный террор белой горячкой? Проспишься и белочка убежит снова в лес!

– Некуда бежать белочке… Ты что, не слыхала?

– Слыхала, несчастушко ты мой. И что? Борька пукнул, а ты в обморок упал? Нашёл кого бояться! Да они с Горбатым поцапались у цэковской кормушки. Борька и дерани в дерьмократы. А так кинь пятнистый Горб ему сладенькое местечко и сидел бы помалкивал… Борьки бояться не надо. Свой же! Из коммунистов! А коммунисты ничего серьёзного не сделают!

– Это верняк! Мы вон семьдесят три года бегали при власти. И чего мы сотворили?.. Хорошего?.. А шиш мы чего сотворили хорошего. А за всё прочее… Нас мало повесить за ногу или за кокосы!