Что скрывает снег

Выйдя из-за стола, Варя подошла к окну и засмотрелась на двор, где нянька развешивала белье. Та вдруг насторожилась, приложила ладонь ко лбу, внимательно взглянула куда-то вдаль, и стремглав бросилась в дом.

Варе стало страшно.

– Варюшка, а хочь взглянуть на то, как черти повозкой правят? – хохотала, вбегая, нянька.

– Хочу! – тревога мигом снялась.

Смеясь, они взялись за руки и поспешили на улицу.

***

– Батюшки! Бесовская сила!

Услышав издали треск и рокот, прохожие разбегались. Кто-то укрывался в близких проулках, кто-то стремился в дома. Оставались лишь самые любопытные. С безопасного расстояния, подчас осеняя себя крестом, они наблюдали за появлением дивного чуда.

Пофыркивая, то виляя, точно хмельная блудница, то тыкаясь и сбиваясь с пути, как слепой щенок, по улице медленно двигался экипаж, который не вела лошадь.

Задней своей частью он походил на обычную повозку – колеса да навес, но спереди представлял собой нечто невообразимое. Посредине дивана на две особы стояло прикрепленное к высокой палке колесо. Его поворот направлял экипаж вместо вожжей. Для того же, чтобы отправить повозку в путь, раскручивали ручку, расположенную там, где следовало стоять кобыле.

– Господи, помилуй! Едет черта повозка!

– Телега без клячи!

– Дремучий народ, – обратился сидевший в коляске Миллер к своему спутнику –адъютанту его превосходительства Софийского Малинину. – В Петербурге и Москве таких десятки, если не сотни. Их, слышал, там зовут «железные кони».

С того самого мига, как две недели назад новый экипаж архитектора выкатили с большого торгового судна на пристань, молодой офицер не отходил от Миллера ни на шаг. Изучив механическую коляску до последней спицы в колесе, он умолял позволить ее опробовать, несмотря на то, что прежде того не делал. Подумав, архитектор согласился.

Прежде, совершив пробный выезд, он понял, что самому ему править несподручно. Тяжелое колесо на палке требовало больших усилий, и в попытках двигать его культей архитектор выглядел презабавно. Александра же, когда вернется домой и увидит свой подарок, наверняка захочет прокатиться, не вызывая своим спутником смеха.

Так что в погожие дни Миллер с адъютантом выкатывали экипаж из механических мастерских Романова, где он пока временно стоял, и медленно объезжали город. На лошади бы, конечно, вышло куда скорее, но, разбив керосинный фонарь повозки о столб в одном из первых выездов, они более в пути не торопились.

– Даже сам государь давно уж отказался от обычных карет, – продолжал Миллер. – А в Америке, поди, и вовсе на лошадях больше не ездят. Там, говорят, прогресс весьма уважают.

Именно оттуда, из-за океана, и прибыл к Миллеру его новый экипаж. С помощью доверенных – подданных Российской империи – он проделал долгий и нелегкий путь, однако добрался в целости. Новехонький, собранный лишь в прошлом году, вкусно пахнущий свежей кожей и машинным маслом.

– Заладили: повозка, повозка. Отомобиль! Значит с греческого: «самостоятельное движение». Полагаю, со временем и у нас станут ездить только на механических каретах.

– Согласен. Намедни я узнал из газет, что мастер Форд, который собрал мой экипаж, и впрямь намерен и вовсе заменить всех живых коней в мире механическими.

– Ведь удобно-то как! И кормить не надо, и чистить, и подковы менять.

– Вы идеализируете, мой друг, – рассмеялся Миллер. – Хлопот с нашим экипажем, пожалуй, и поболее будет. Но ведь прогресс!

С каждым разом офицер правил все лучше. Нынешняя прогулка и вовсе обошлась без приключений, не считая легкого наезда на уличного торговца снедью.

– А что Александра Александровна? Пишет? – как будто невзначай спросил адъютант.

– Да разве возможно, Андрей Павлович? – рассмеялся Миллер. – Она ведь уехала – еще месяца не прошло.

Только раз телеграфировала, что добралась. Так что, стало быть, если дочь не поленилась сразу же сесть за письмо, то нам следует ждать вестей месяца через два.

– И то верно, – согласился офицер, как показалось Миллеру, несколько смутившись. – Ну что, Александр Степанович? В мастерские?

– Да, возвращаемся. Скоро уж свечереет.

Проезжая мимо распахнутых полицейских ворот, архитектор припомнил тяжкий, зыбкий зимний кошмар.

Надо разобрать убогое деревянное здание управы. Поставить новое, каменное о двух этажах. Никак двадцатый век уже на дворе. Прогресс.

***

Обе стрелки на больших часах сошлись вместе и встали на южном полюсе циферблата – на шестерке. Постояли, и длинная, шелохнувшись, вновь отправилась в путь.

Романов в нетерпении потирал ладони. Вдалеке, у самой кромки реки, на водонапорной башне, именно в этот момент уже должны крикнуть:

– Запускай!

Несмотря на погожий день, шею инженера укрывало плотное кашне. Его щегольски, по моде, завязала утром супруга, провожая в контору.

Елизавета никогда не любила Романова. Она была совершенно уверена в том до той самой ночи, когда сны, навеянные лауданоумом, прервал тревожный голос у порога:

– Хозяйка! Вставай! Инженера убили!

Толком не собираясь, лишь накинув тулуп да схватив фонарь, она побежала, не разбирая дороги, в управу, куда свезли тело.