Что такое литература?

В XIX веке для того, чтобы смыть с себя грех писательского труда, следовало предоставить множество положительных свидетельств и вести примерную жизнь, ибо литература по существу была ересью. Это положение не претерпело изменений, за исключением того, что теперь коммунисты, то бишь лучшие представители пролетариата, по своим идейным соображениям считают писателя подозрительной личностью. Коммунист, принадлежащий к интеллигенции, даже если нравы его безупречны, имеет врожденный порок: он по собственной воле

вступил в партию; вдумчивое прочтение «Капитала», взыскательный анализ исторической ситуации, обостренное чувство справедливости, благородство, стремление к солидарности – вот что склонило его к такому решению, а все это свидетельствует о независимости взглядов, которая и внушает опасения. Раз уж он вступил в партию, руководствуясь свободным выбором, значит, он может так же свободно и выйти из нее (19). Раз уж он вступил в партию из-за критического отношения к породившему его классу, значит, в будущем он может выступить с критикой политики представителей принявшего его в свои ряды класса. Таким образом, поступок, послуживший началом его новой жизни, сам по себе отмечен проклятием, и это проклятие будет тяготеть над ним всю оставшуюся жизнь. В минуту посвящения писателя в коммунисты начинается длительный, во всем подобный описанному нам Кафкой[344]

процесс, где судьи неизвестны, а дела засекречены, и где единственным окончательным решением является обвинительный приговор. И дело не в том, что незримые обвинители представили, как и заведено в суде, доказательства его преступления – это он должен доказывать свою невиновность. Поскольку все, что он пишет, может быть использовано против него и он об этом знает, любое его произведение наделено двойственностью: оно представляет собой одновременно и призыв к общественности в поддержку компартии, и замаскированную оправдательную речь в свою собственную защиту. Все то, что со стороны – в глазах читателей – выглядит как последовательность категорических утверждений, внутри партии – судьями – воспринимается как жалкая и неловкая попытка самооправдания. Когда писатель предстает перед нами

в высшей степени блистательным и убедительным, то, может быть, тогда он более всего виновен. Нам порой кажется, будто он поднялся на более высокую ступень в иерархии партии и стал рупором ее идей (возможно, порой он и сам в это верит), однако это либо очередное испытание для него, либо очередной обман: когда он мнит, что достиг вершин, он все еще пребывает внизу. Перечтите написанное им хоть сотню раз, вы все равно не сможете оценить подлинное значение его высказываний: когда Низан[345]

, ответственный за освещение международной политике в «Се суар»[346], с самыми лучшими намерениями изо всех сил старался доказать, что единственный наш шанс спастись – это подписать договор между Францией и Россией, его тайным судьям, отнюдь не препятствовавшим его высказываниям, было уже известно о переговорах между Риббентропом и Молотовым. Если писатель думает уладить дело посредством рабского повиновения, он ошибается. От него требуют проявлений ума, напористости, здравомыслия и изобретательности. Но наряду с тем, что их от него требуют, за эти же достоинства его и порицают, ибо они сами по себе склоняют к преступлению; ибо как же еще следует относиться к критическому уму? Таким образом, вина сокрыта в писателе, словно червяк в спелых плодах. Писатель не может нравиться ни своим читателям, ни своим судьям, ни самому себе. В глазах всех людей и даже в собственных глазах он всего только отдельная субъективность, которая искажает науку, отражая ее в своих мутных водах. Такое искажение способно принести пользу: поскольку читатели не различают, что исходит от самого автора, а что продиктовано ему «историческим процессом», от такого автора всегда можно будет отречься. Само собой разумеется, что, выполняя свою работу, он запачкает руки (ведь в его задачу входит день за днем излагать политическую позицию компартии, при том, что написанные им статьи сохраняются в прежнем виде и тогда, когда политика партии претерпит изменения, и ведь именно на них ссылаются противники сталинизма, когда хотят показать противоречивость и непоследовательность партийной политики), а отсюда следует, что писатель – это не просто некое признанное виновным лицо: на него еще и возлагают ответственность за грехи прошлого, поскольку его имя неразрывно связано со всеми ошибками партии, и он служит козлом отпущения во время всех политически чисток.