Что такое «люблю»

На вторые сутки брат пришел в себя и заявил, что готов ехать домой. Бабушка Карен уже не плакала, но охала, то и дело держалась за сердце и рассасывала маленькие розовые таблетки. Александр куда спокойнее разговаривал с медсестрами и врачом, и заставлял нас с Карен периодически выходить подышать воздухом. Мы покупали обед в ближайшем кафе, подолгу молчали и держались за руки, как будто не давали друг другу упасть. Я не могла различить, хочу я спать или, наоборот, проснуться от навязчивого кошмара.

На третий день брат выглядел уже не так призрачно и сообщил, что подумывает сбежать домой через окно. Кажется, тогда мы впервые рассмеялись, и стало чуточку легче дышать.

Наверное, врачи испугались, что их пациент и правда вылезет из окна. Или им надоело каждый день проходить через допрос с пристрастием, который устраивал Александр. А может быть, они решили, что если дело так пойдет и дальше, то им придется искать койки еще для четверых человек, причем в психоневрологическом отделении. В любом случае на следующее утро брата разрешили перевести на домашнее лечение.

Мы временно обосновались у Карен – ее бабушка просто-напросто не отпустила нас домой, а в ответ на жалкие попытки протеста со стороны брата посмотрела таким грозным взглядом, что даже Александр испугался. Она оказалась настоящим профи в ухаживании за больными – следила за тем, чтобы брат вовремя принимал все что ему выписали, не колобродил по дому и лежал в постели положенное количество дней. Его планшет оказался под арестом, вместе с телефоном, телевизором и книжками, и брат то и дело жаловался, что ему безумно скучно.

– Никто не предупреждал, что сотрясение мозга – это такая тоска смертная! – вздыхал он.

– Ох, не болела б у тебя голова, честное слово, дала бы подзатыльник за эти речи, – ворчала бабушка, правда, не очень сердито.

Она оказалась крепким орешком – не как Брюс Уиллис, конечно, но вроде того. Кому еще удалось бы успокоить по скайпу нашу маму за каких-нибудь жалких полчаса! Явно не Брюсу Уиллису.

Когда потом, через какое-то время, мама разговаривала со мной, она уже и думать забыла о злосчастном адресе. А вот мои глаза выцепили его из окошка чата, донесли в мозг – и тот предательски выкристаллизовал адрес в памяти.

Брат едва пришел в себя, и все только-только выдохнули с облегчением, поэтому я не решалась заговорить о своих переживаниях. Жизнь начала становиться такой, как была – со спокойным сном, с утренними заплывами и пропекающим кожу солнцем, с веселой болтовней за едой и стрекотом цикад в зарослях вечернего сада. Мне отчаянно хотелось ощутить ту беззаботность, что царила вокруг, но… Но я чувствовала себя не вправе разрушать хрупкое равновесие, которое едва стало восстанавливаться.

* * *

Утро было розоватым, как просвечивающие на солнце уши, и прохладным. Воздух обхватил голые ноги, как свежая прозрачная вода. Я поежилась и быстрее закрутила педали велосипеда. Утопающий в цветах дом Карен остался за спиной, с сонными опущенными шторами, мягкой тишиной и моей запиской на кухонном столе. Наверное, глупо было ехать в такое время, когда половина острова еще спит. Но только так никто не успел бы заподозрить, или выведать, или отговорить меня. Если уж набралась храбрости, отступать и поджидать более удобного момента не стоило.

Дорога вела мимо пекарни, но я не стала слезать с велосипеда. Бывают все-таки моменты, когда булочки не помогут, даже самые вкусные в мире. Чем дольше я ехала, тем больше встречалось людей по пути – на велосипедах, мотороллерах, пешком, даже на паре автомобилей. После сна их лица казались мягкими, как у тряпичных кукол, и немного растерянными. Я отвечала на расслабленные улыбки и пыталась взять хоть кусочек спокойствия себе.

Время превратилось во что-то странное, вроде оптических иллюзий с бесконечными лабиринтами и лестницами, которые любит часами рассматривать мой брат, – оно одновременно тянулось целую вечность и промелькнуло в один миг.

Я стояла перед белым домом с плоской крышей и такой же плоской, ровно подстриженной лужайкой. На ней ничего не росло – ни цветов, ни кустов с деревьями. На такой траве было бы здорово играть в футбол, но ворот тут тоже не наблюдалось. Я стояла и смотрела на этот дом, слушала, как гулко ухает в груди и в ушах кровь, и не знала, что делать дальше. Три раза перепроверила адрес, хотя и так точно знала, что ни в чем не ошиблась. Велосипедные ручки стали влажными под ладонями, а я все никак не могла заставить себя подойти к крыльцу.

Еще так рано, а вдруг мне никто не откроет? А что, если там вообще никого нет? Или, наоборот, толпа народу?! Я даже не знаю, сколько человек живет здесь…

– Досчитаю до трех, пойду и постучусь, – сказала я сама себе решительным голосом, который задрожал только в конце.

Раз. Мимо на велосипеде проехал дядька со скучающим видом. Для него это было обычное утро, дорога на работу или еще куда-нибудь, мимо самого обычного дома – такого же, как остальные здания на улице. Это казалось так странно.