Воздух между ними как бы заколыхался; дохнуло холодом, по-странному цепенящим в теплой ясности полдня; огромный прямоугольный проем замерцал искрами; через секунду завеса с сухим треском то ли осыпалась, то ли растворилась в воздухе. Гессех вернул жезл под плащ и миновал арку.
– Теэдейнгет, – он вытянул руку вперед.
Вскоре они оказались на перекрестке, как видно, с центральной улицей – которая площадками по девять и восемнадцать шагов поднималась к вершине холма, к тому зданию с башней. Марк шел, оглядываясь во все стороны. Кладка мостовой, пронизанная огнем узора, слепит глаза в полуденном солнце; ленты газонов, горя яркой зеленью, бегут вдоль гравировки бордюров; газоны усеяны маленькими цветками – мягко-розовые, жемчужно-янтарные, бархатно-голубые, мшисто-сиреневые; безупречное изящество зданий, бесконечный огонь узора на кладке; хитроумная чеканка оград, отделяющих дворики перед фасадом; горящие солнцем шары на башенках-чердаках, на башнях стены... Вся эта ажурная масса, казалось, парит над нетронутым склоном – казалось особенно от того каким пронзительно-свежим был воздух.
Марк, устав удивляться картине, стал удивляться тому, что на улицах никого нет. За эти двое суток, проведенных с Гессехом на дороге, им не встретилось никого. Все встреченные до сих пор существа – только тот перевозчик, жуткие люди у первого здания и затем у реки в тумане, обслуживающий персонал в униформах, длинноволосый с огненный посохом, еще тот придурок в пятнистом плаще, едва не лишивший зрения своими экспериментами.
Много домов однозначно пусты; в них никто не жил, и, похоже, не жил очень давно. Много окон закрыто ставнями – матовый черно-шоколадный металл мерцает под ярким солнцем угрюмо-торжественно; окна не закрытые занавешены черной тканью. (Зачем они здесь нужны, эти окна? У них, как видно, в зданиях везде темнота, а сами, похоже, видят во тьме как днем. И да – имеют ли к этому отношение диски, которые Гессех таскает в глазах?)
Размышления и удивления были прерваны звяканьем колокольчика. Цепь натянулась и дернула вправо, к ограде ближайшего здания. Марк посмотрел на дорогу и, словно в ответ на некоторые свои вопросы, увидел первого пешехода. Голова человека скрывалась под черным мешком; все остальное – под черным бесформенным балахоном, края которого волочились метровым хвостом. Человек шел сгорбившись, опираясь на палку длиной в полтора раза выше него самого. На верхнем конце этого посоха весело сверкал колокольчик, весело звякая каждый раз когда посох ударял по дороге.
– Это что... Прокаженный?
Гессех спрыгнул с коня и окаменел. Черный, поравнявшись с конем, остановился, выпрямился и обернулся своим мешком. Напряжение сковавшее Гессеха ощущалось почти физически – он стоял рядом, застыв с рукой под плащом, будто в любую секунду готовый выхватить жезл. Даже шлем сверкал своими радугами опасливо и настороженно.
Черный стоял и смотрел несколько долгих секунд. Наконец колокольчик звякнул – человек отвернулся, сгорбился, продолжил дорогу. Только равномерное звяканье, растворяясь вдали, нарушает сияющую тишину волшебного полдня.
– Ты его что, испугался? – Марк обернулся к Гессеху.
– Оддетт мейхемдеххеммсех-каа, – произнес тот озадаченно и озабоченно. – Стекхеххе хойггенгдай.
Затем хмыкнул, покачал головой, и двинулся по улице дальше, левой рукой ведя коня под уздцы, другой – Марка за цепь.
– Да, я уже понял как плохо не знать языков, – хмыкнул Марк также. – Только до сих пор не пойму – что все это значит? – он дернул сверкающую красным золотом цепь. – Объясни хотя бы на пальцах! – он воздел окованное запястье и повертел у Гессеха перед носом.
– Каасоммтерт, – сказал тот и кивнул вслед черному человеку, – леретерт ойддеттенг-маа, – он натянул цепь. – Кестайвент-да стехтем-кхии, – он указал цепью на здание с башней.
Наконец они оказались вверху, на площади перед центральным зданием, где в огненном круге пылал всеми огнями спектра герб-схема. Гессех, бросив коня перед короткой широкой лестницей, увенчанной прямоугольником входа, потащил Марка вверх. Узор ступеней сверкал в полуденном солнце и больно слепил глаза. Марк только успел обернуться и оглядеть панораму города – ажурные кубики зданий, сияющие полоски дорог, лента стены, рамки ворот – все посажено на склон холма огромным точеным макетом.
Они прошли в вестибюль – высокий параллелепипед, освещенный витражами под потолком, – и остановились посередине, напротив дверей в противоположной стене. Гессех снял шлем и громко сказал:
– Гиттах!
Эхо устремилось под своды и звонко рассыпалось в высоте. Прошло какое-то время; дверь открылась, в вестибюль вышел высокий человек в белом плаще. Он был похож на мага – белый мерцающий плащ до пола, белые длинные волосы, белая длинная борода, «гордая прямая» осанка. Зрачки у него также сверкали всеми цветами радуги.