Что-то не так (СИ)

Гессех опустился на одно колено. Пока Марк стоял и раздумывал – не сделать ли ему то же самое, Гессех поднялся, и они с магом негромко заговорили. Один раз Гессех обернулся и повертел рукой с цепью. Человек в белом окинул Марка сверкающим взглядом и покачал головой; Гессех развел руками. Затем они замолчали, еще раз оглядели Марка; белый маг положил руку Гессеху на плечо, произнес финальную фразу, повернулся и вышел – дверь беззвучно закрылась у него за спиной.

– Дхиссетт-ссо кайддеххе ейсемм саттенгдерт ейненг, – Гессех указал на дверь. – Нгаасетт игхеэмейдетт, – он указал на другую, в левой стене, и двинулся к ней.

За дверью оказался коридор, все так же погруженный в тьму. Глаза, однако, уже приспособились к такому режиму – из яркости дня во мрак коридоров. Почти сразу обрисовался светящийся лабиринт узора – по коробам дверей, по длине потолочных балок, по краю панелей пола и стен. Гессех толкнул очередную дверь, и они вышли в зал, какой Марк уже видел два раза – два ряда столов, между ними проход к очагу, по сторонам очага двери. За столами нет никого; огонь в очаге мягко мерцает и тихо трещит; тонкий аромат горящего дерева; тихо, спокойно, уютно.

– А где эти? – Марк обвел рукой пустующий зал. – Всех перевешали?

Гессех секунду соображал, потом, видимо, догадался, кивнул:

– Оймех стаамайнтсе лойматт-лаа, – он прошел, как и раньше, в укромный угол за очагом, прислонил чехол к узорным панелям, положил шлем на столешницу, уселся на лавку, вытянул ноги под стол.

– Лойматт-лаа, – повторил Марк окончание фразы, занял лавку напротив, сбросил сумку и также вытянул ноги.

– Лойм, – кивнул Гессех, воздел в потолок указательный палец и очертил кривую, закончив на уровне западного горизонта.

– Плохо не знать языков, – кивнул Марк. – Итак, что мы едим? – он стукнул ладонями по столу и завертел головой. – Давай хотя бы морковки – помнишь? Как они там... Эммемест.

– Эммемест, – Гессех усмехнулся и качнул головой. – Оддетт аан лейкестдейт.

Откуда ни возьмись появился человек в униформе. Гессех сухо распорядился, тот исчез. Через минуту вернулся и поставил на стол поднос, накрытый мерцающей тканью. Гессех сдернул ткань – на матово-черном подносе, в обрамлении голографически-золотого узора, лежал некий резаный дольками плод. Он был похож на апельсин, только мякоть – по-странному серо-голубоватая в оттенках огня – казалась не сочной, а больше мясистой; кожура была тоньше и покрыта золотистым пушком. Распространился терпковатый освежающий аромат.

В тот момент когда Гессех тронул пальцами волшебную дольку, помещение содрогнулось тяжелым ударом. Вспомнился тот, самый первый длинноволосый, и адский удар его посоха. Такое же вязкое, цепенящее ощущение (Марку довелось пережить настоящее землетрясение – ощущения незабываемые); такой же медленно тающий гул в ушах; такая же потеря ориентации – и такая же паника.

– Стадхеххе, – Гессех скрипнул зубами. – Кхамеммдеттей! Макхиггет!

Он схватил со стола мерцающий шлем, бросил цепь, надел шлем и направился к выходу. Марк подхватил цепь, схватил сумку, вскочил.

– Что случилось? – он догнал Гессеха у двери и снова повертел цепью у того перед носом. – Я тебе больше не нужен?

Тот распахнул дверь во мрак коридора. Через двадцать секунд они оказались в сияющем вестибюле – Марк прижмурил глаза, пересек за Гессехом квадрат основания и вышел на широкую лестницу.

Над городом поднимался гигантский столп черного дыма. Далеко справа внизу, у подножья холма, долину прожгло пятно такой же черной воронки – будто огромная раскаленная сфера выжгла в рельефе объем сферического сегмента. В диаметре метров триста; исчезло несколько зданий и метров сто пятьдесят стены; с ближнего края сохранился обугленный прямоугольник ворот – противоположные тем через которые они вошли в город.

– У вас что, тут война?.. – Марк остолбенел. – То-то я вижу – нет никого! И трупов такая куча! Там, в яме...

Дым поднимался и расползался над городом, застилая солнечный свет. Ветер принес странный едкий холодноватый запах, словно горел токсичный синтетический материал. В запахе ощущалась какая-то животная тошнотворность – а от нее какая-то животная паника.

– Или это у вас не война? – сказал Марк громко и бодро, стараясь подавить эту неясную панику. – Катастрофа какая-нибудь, техногенная? Что это такое, вообще?

– Макхиггет-ссой, – сказал Гессех, сверкнув радугами зрачков. – Хойггеэндсой. Мандехгем, – он хмыкнул, с презрением, развернулся – шлем разбросал облако искр – и скрылся в высоких дверях.

Марк догнал его в вестибюле и протянул руку с цепью.

– Если я тебе больше не нужен, оставь эту хрень себе.

Гессех обернулся.

– Касдеххентте, Гиттах ломергге.

Он вытащил жезл и тронул фибулу, которая перехватывала запястье. Камень фибулы тускло загорелся багровым, цепь расцепилась.

– Гиттах-ре меттенгге, оддетт ллекхеэллентге-каа, – он хмыкнул, теперь с горечью.

Затем направился к двери, из которой появлялся тот белый.

– А обед? – возмутился Марк, указав на левую дверь.