Что-то не так (СИ)

Он обмотал цепи вокруг голеней, двинулся по мерцающему узору дороги на запад. К перекрестку стало понятно, что далеко таким образом не уйти – цепи, даром что сами по себе нетяжелые, были все-таки длинные, составляли достаточный груз, кроме того, что идти с такими обмотками – неудобно само по себе. Марк размотал цепи, перевесил концы через шею; в таком «ожерелье» было легче идти, но гирлянды всего это железа, стукаясь и звеня, стали раздражать и бесить – кроме того, что бились о колени и бедра, в одних и тех же местах – отчего уже, наверно, через километр к этим местам будет не прикоснуться.

Тем не менее, надо идти. Время от времени цепи можно перевешивать, как-нибудь по-разному, чтобы били по телу хотя бы в разных местах, а иногда можно снова наматывать на лодыжки – в общем, как-нибудь так.

– Блин, – простонал Марк. – Ну, я попал, короче. Хорошо хоть дома не осталось скорбящей вдовы с сиротами.

И, свернув на перекрестке вправо, он шел, шел и шел на север; и дорога пронзала плоскость плато своим безупречным лучом, и безупречное солнце снова поднималось по безупречному небу, и безупречная чистота дня снова заливала этот безупречный мир... Интересно, кстати, – почему здесь либо идеальное небо, без единого облачка, с идеальной погодой, без единого дискомфорта; либо странный плотный туман, в котором ощущаешь себя словно заблудившись в декорациях в съемочном павильоне? На самом ведь деле – за эти несколько дней ни в каких иных состояниях окружающая среда здесь не проявлялась. Либо идеальный летний день, либо «идеальный» туман.

Он брел, и, чтобы отвлечься от неудобства оков, продолжил попытки сложить наблюдения в целостную картину. Наблюдений, однако, было так мало, и, что главное, они были такие странные, неестественные, что никакой «скелетообразующей» логики из них вычленить не получалось. Через полчаса он снова выкинул из гудящей головы все эти логические упражнения, и все мысли вообще – просто шел и шел вперед, на север.

Близился вечер, и северный кряж, в который целилась лента дороги, близился вместе с ним. Наконец стало ясно, что дорога впереди заканчивается тоннелем. Вход оформлен характерным прямоугольником, который был хорошо виден издалека, отражая лучи закатного солнца. Прямоугольник ворот вырастал; Марк вглядывался, ожидая увидеть обязательный в параллелепипедах шар, но ничего такого не видел.

Только приблизившись к воротам на пятьдесят метров, он заметил, что на дороге перед ними стоит платформа со знакомым уже черным коробом, а на платформе, протянув к обочине ноги, сидит очередной серый. Похоже, сидит здесь неизвестно как долго, и собирается просидеть еще неизвестно как долго. Марк устал до такой степени, что не испытал никаких эмоций; он подошел к сидящему и озвучил, уже машинально:

– Нейддве-кхи Марк.

Серый не пошевелился. Марк подошел, наклонился – серый сидел закрыв глаза. Присел рядом, так же вытянув ноги. За весь день он позволил себе отдохнуть только два раза – так сильно хотелось добраться, наконец, до кряжа – уйти с этого придурочного плато; и присев сейчас, он понял, что даже волшебная «пружинящая» дорога, наконец, больше не помогает; ресурс кончился, больше не сделать ни шагу. Да и куда идти? В тоннель? Как-то не хочется. В тоннелях мы уже были.

Когда стемнело совсем, Марк очнулся – снова от холода. Если этот серый хоть как-то жив, надо заставить его разогреть платформу. Кстати... Марк поднялся, подошел к сидящему словно окаменев «униформисту». Этот, похоже, также без жезла. Может быть, он уже замерз и мертвый? Если он живой человек, в смысле. Марк тронул его за плечо – серый вздрогнул, открыл глаза, поднял голову, посмотрел. Взгляд вполне нормальный – вполне вменяемый, человеческий; мутноватый, рассеянный – но не такой стеклянный, как у того.

– Нейддве-кхи Марк! Давно загораешь?

Серый вскочил, удержавшись за стенку черного короба на платформе, выпрямился, застыл.

– Ты что? Тоже немой? Впрочем, так или иначе – толку... Включи платформу! Холодно – не видишь, что ли.

Марк повторил жест с потиранием плеч, вполне сработавший в прошлый раз, с тем сбрендившим серым кретином; затем достал из внутреннего кармана куртки спасительный жезл, протянул этому. Этот посмотрел на жезл и остался стоять – дрожа от холода сам.

– Ну, в чем проблема? Бери и работай! – Марк наклонился, тронул стержнем платформу, выпрямился, и еще раз потер руками плечи, которые дрожали от холода. – Иначе мы до утра не доживем! Оба! – он снова протянул стержень.

Но серый только стоял и смотрел на жезл.

– Вот так я не попадал еще никогда, – Марк снова присел на платформу – ноги не держали, – обхватил голову руками, стукнув дурацкой железкой висок. – Ни дров, ни огня развести, вообще никак... Что делать?

Стемнело уже совсем; небо рассыпалось миллионами звезд, в ясном и чистом сиянии которых дорога, арка тоннеля, черные силуэты платформы и короба, серо-серебристая фигура серого были видны как при яркой луне. Холод одолел усталость; Марк поднялся, пробежался вокруг платформы. Сделав круг, он вернулся к серому – тот стоял, дрожал, и смотрел.