Что-то не так (СИ)

Особенно если учесть, что Гессех, серые, Гиттах не пахли вообще ничем, а Эйнгхенне благоухала каким-то тончайшим цветочным запахам (в частности, волосы). Серые ладно – какие-то, похоже, полуандроиды. А у Гессеха, Гиттаха и им подобным, очевидно, «некоторые привилегии». Тогда, опять же, весьма интересно – каким образом такой, похоже, нехилый тут тип как Нейгетт так благовоняет? Какая-то, все-таки, подкаста отшельников, не иначе. Забрался сюда, под небо, и охраняет, например, границу? Вон там сколько шаров было. Сомнительно, в таком случае, что у него могут быть проблемы с водой – нет, наверно, все-таки, какой-то обет. Хотя зачем? Если только требование, опять же... Может быть, правда, все-таки, проблемы с водой? Ладно, хватит забивать голову чем не понимаешь и, есть шанс, не поймешь никогда. Все это детский сад какой-то, все эти домыслы; здесь все, похоже, настолько тоньше, что с нашим пониманием не подступишься... Что он тут принес вкусного?

Под салфеткой оказался такой же плод, который им с Гессехом подали тогда, в городе, и который они доедали у перекрестка. Это могло послужить дополнительным аргументом в пользу нехилости Нейгетта. Может быть, такая еда ему сюда, например, вообще телепортируется. Откуда-нибудь из очень далека. Марк смаковал плод долго как только мог, но все на свете кончается. Нейгетт как будто подглядывал – появился едва плод был съеден, забрал поднос, сказал:

– Лессейнгет.

И снова вышел.

– Это я уже знаю, – сообщил Марк вслед. – Ну, раз приказываешь... – он снова подошел к окну, стал разглядывать блистающую бездонную перспективу. – Грандиозно, но долго я бы здесь не продержался. Слишком головокружительно. Блин, – он оглянулся, – я бы сейчас прилег. Но тут только стулья.

Он долго стоял у окна, затем – голова на самом деле начинала кружиться – вернулся к столу, присел, и его разморило – положил голову на руки и задремал. Очнулся от прикасания; поднял голову – Нейгетт, источая зловоние, стоял рядом.

– Айнахх.

Комнату наполнял сиреневый полумрак – окна сияли темной синевой вечернего неба, подцвеченной холодно-багровым закатом. Марк поднялся, потащился за своим новым другом. Тот провел его в небольшую почти каморку, с высоким узким окном на север, в которой на полу лежало сложенное в пять-шесть слоев такое же серебристо-серое одеяло. Больше в каморке ничего не было – ничего от слова «вообще».

Нейгетт, не промолвив больше ни слова, ушел. Дверь за ним беззвучно захлопнулась, отрезав удушающий смрад – в каморке стало свежо и приятно.

– Во всем этом есть один очень большой плюс, – Марк опустился на одеяло. – Я начинаю чувствовать себя дураком. И именно потому, что всё вокруг реально умнее. А это уже не то когда всё вокруг тупее, но пытается выставить дураком тебя. Когда ты сам реально умнее... Ладно, спокойной ночи, – обратился он к голым стенам, потолку, полу, окну.

Лег на одеяло, успел, в очередной раз, удивиться как на этом простом шерстяном одеяле, сложенном на каменном-то полу, было тепло и приятно, и уснул. Проснулся, как опять показалось, минут через десять. В каморке стояла серая мгла; Марк поднялся, подошел к окну – и ничего не увидел. Вчерашний сверхграндиозный вид отсутствовал. Плотная белая мгла – как будто окно занавешено белой непрозрачной тканью, за которой источник холодного света. Марк стоял и просыпался-соображал секунд-сорок, потом хмыкнул:

– Опять этот туман? На такой-то высоте?

Сделал пару упражнений, размяться-взбодриться, вышел из комнатки, прямым коридором прошел во вчерашний зал, подошел там к окнам – здесь они выходили на запад, – выглянул в непроглядную мглу здесь. Не в силах оставаться на месте, вышел из комнаты и попытался пошляться по дому. Шляться было особо негде – коридор метров двенадцать длиной и два шириной, с одной дверью-окном на юге, в которую они вчера заходили.

Вышел в эту дверь, оказался на мощеной привычным узором площадке, – дальше решил никуда не ходить, потому что в этом тумане, опять же, видно было только на полтора метра вперед. Тогда он вернулся в дом, быстрее закрыв за собой дверь – как-то в этом тумане все-таки жутковато, как-то он все-таки воздействует на мозги, по-странному. Вернулся в квадратный зал. Уселся на стул. Стал смотреть в стену.

Неслышно открылась дверь, вошел Нейгетт, в сопровождении своего аромата – уже привычного и, соответственно, не настолько смертельного как казалось вчера. Марк вскочил, указал в окно:

– Это у вас что, по расписанию? И даже здесь, под небом?

– Игхорг, – Нейгетт прошел к окну, выглянул. Глаза сверкнули привычной радугой искр – у него тоже «ойгген», или как они там? – Гейстеммде. Вайддетт векхедеххентдетт.

– Игхорг, – повторил Марк. – Так называется этот туман? Нейдве игхорг?

Нейгетт бросил из-под бровей острый взгляд, затем произнес, медленно и отчетливо:

– Нейдде игхооргест.