– Ну круто, чо уж, – сказал он, наконец, еще раз. – Круче чем все такое у нас. А ну-ка, дай...
Он отобрал стилус, провел по этой стороне листа снизу вверх. Написанное растворилось в мерцающем кремово-серебристом фоне. Тогда Марк провел стилусом наоборот – сверху вниз. Написанное вернулось. Еще линия – вернулось написанное перед тем, еще один «скролл», предыдущий.
– Да, это реально круче, – он поднял голову и кивнул. – Как минимум в пять раз удобней. И самое главное, что питается, похоже, из воздуха... И я не удивлюсь если все такие листки связаны в какой-нибудь свой Интернет. Только вот после этого я еще меньше понимаю что у вас происходит, – он указал стилусом в белую мглу за окном.
– Ддеххейстет, – Нейгетт свернул лист в сверхаккуратную трубку, вложил внутрь стилус (диаметр трубки оказался как раз под перо), протянул Марку.
– Вот спасибо, – тот принял трубку, спрятал во внутренний карман куртки. – В общем, пока что ты тут самый красавец. Эйнгхенне не считается, она вообще, похоже, из другой оперы. Да и кра-са-ви-ца – другого рода... У вас в языке есть роды? – он припомнил что недавно озвучивал Нейгетт. – Нейдве-нейдде – это из какой оперы? Ладно, у меня уже голова гудит. На сегодня хорош.
– На сегодня хорош, – кивнул Нейгетт и сдержанно усмехнулся.
– Мне иногда кажется, – усмехнулся в ответ Марк, – что вы тут все как собаки. Все понимаете, только сказать не можете... Или не хотите.
– Или не хотите, – Нейгетт усмехнулся еще раз.
– Я тебе дам в глаз. Глаз, – Марк тронул свой правый глаз. – Г-л-а-з. Тоже записывай, говорю. Чтобы знал что к чему, когда я тебе в него дам.
– Таахейнгет айнахх. – хозяин указал чтобы гость шел за ним, и вышел.
– Это я уже знаю...
Нейгетт повел его, похоже, обратно в башню. Они двинулись расталкивая белую муть – поднялись по лестнице, узор ступеней которой уже терялся в тумане, прошли по балкону, вчерашней западной бездны под которым сегодня не существовало, свернули в тоннельчик к башне, наполненный глухим серым мраком. Вышли в гулкий объем башни. Огромный кристалл в пространстве над головой горел тяжелым вязким рубином – таким плотным и сочным, что, казалось, стылые сейчас недра башни даже обогревал.
Марк вдруг обратил внимание, что в руках Нейгетта снова появился посох – ни в доме, ни на балконе этой железки не было; должно быть, оставляет в тоннельчике... Хозяин воздел посох к хрустальному шару, произнес формулу. Шарик на конце посоха вспыхнул таким же багровым огнем, угас; в глубине огромного многогранника заблистал сверкающий калейдоскоп – в который Нейгетт стал внимательно всматриваться.
– Это мы уже видели, – Марк хмыкнул. – Я только до сих пор не пойму что вы там видите.
Хозяин обернулся, сверкнув радужными зрачками.
– Ойггенест, – он указал себе на глаза; затем отвернулся и продолжил изучать бликующую картину.
– Ага! – Марк вдруг все понял. – Голограмма, что ли? Типа секретная, закодированная, или просто по-другому не передается? А эти твои ойггенест ее собирают, во что-то? И необязательно, может быть, собственно в изображение... Что-то вы там читаете... Это круто, и опять же, покруче нашего. Во всяком случае, в плане помехоустойчивости, насколько я в это въезжаю... Да и вообще очень красиво, – он продолжил любоваться мягким сверканием – словно в хрустальную граненую чашу вина пустили золотых рыбок, и они резвятся там, бросая сквозь рубин вина и хрусталь материала искристые зайчики.
– Гейстеммдай, – обернулся, наконец, Нейгетт. – Игхоргеммдетт, – он указал рукой вверх, в рассеянный свет окон. – Лакдеххентде.
– Помехи? Игхорг, что ли, мешает? Не проходит? В смысле – не «тах»? Или «тах» здесь не катит?
– Игхорг что ли мешает, – кивнул Нейгетт.
– Блин, Нейгетт, ты очень крутой лингвист, я понимаю. Или просто держишь меня тут за дурака.
– За дурака, – кивнул Нейгетт и усмехнулся. – Ххо айнехх латейсттетт.
Он указал на черный квадрат платформы в мерцающей кладке пола, прошел туда сам, тронул посохом черный металл, обернулся, поджидая Марка. Тот поспешил вслед, и едва оказался рядом с хозяином как площадка плавно, незаметно, «воздушно», как все здесь перемещающиеся предметы, тронулась вниз.
Вопреки ожиданиям, платформа не остановилась там откуда вчера начинала подъем; она двигалась дальше, опускаясь в некую неведомую глубину. Опускалась очень долго, по ощущениям – раза в три дольше чем вчера поднималась. Становилось даже несколько жутко. Неспешное полотно кладки, мерцающее в свете кристалла на посохе, утомительно уползало вверх; тускло-искристый узор своим неколебимо мерным движением убаюкивал – реально захотелось спать.