Они пошли. Марк снова чувствовал себя вполне жизнеспособно. Здесь, на открытом пространстве, едкая вонь развеялась; дышать снова стало нормально; больше того – ветер переменился, подул с севера, уносил последние тучи на юг, и приносил с севера свежий воздух. И этот воздух также был необычный – имел какой-то странный металлический запах, от которого, впрочем, неприятных последствий не наблюдалось. Они, следуя лабиринтом лощин между холмов, двигались дальше, и вокруг не было ничего – кроме камня губчатых склонов, кроме съеденных кислотой булыжников. Под ногами – крошки пород; над головой – снова блеск чистого неба, и в нем – жемчуг нежаркого солнца.
Ддейхерг явно сдавал – останавливался все чаше и все больше надолго. Нога, как видно, окоченела полностью, потеряла чувствительность; пару раз зацепил коленом – словно нога была не нога, а уже деревяшка. Кровь на штанах давно превратилась в плотную корку.
– Очень плохо, – сказал Марк когда они привалили в очередной раз (похоже, в последний здесь, в этих жутких холмах – хребет уже вырос в полнеба, и к закату они будут там). – Как бы тебе не остаться калекой.
– Стайддеммдент, – Ддейхерг поморщился, постучал по колену – опять же, словно по деревяшке.
– Что-то я сомневаюсь. Если правильно понял.
...Когда вышли за крайний холм и оказались под самым кряжем, Ддейхерг обвел рукой цепь вершин.
– Эссайхест.
– Ага... Опять стрелялки? Вон, сверкает, как раз на солнце... И ты здесь теперь не пройдешь? Ле таахайве? – вспомнилось что говорил Нейгетт когда оправлял Марка на смерть.
– Мо таахайсттент, – Ддейхерг усмехнулся. – Деммдеххеммвем-со, гхоо, – усмехнулся еще раз, с оттенком досады-злобы. – Ведхентде Ллейнгергеммест. Ддейхергве-ре.
– Ну да. Я понял, что это война. Интересно, кстати, – тогда в городе, где был Гиттах, как он там назывался... Лейнгергеммех... Второе опять не вспомню, голова гудит... Ну, в общем, может быть, там это вы тогда грохнули?
– Лейнгергеммех Рейсседде, – Ддейхерг кивнул. – Макхостгех Гиттахге, доо, – голос прозвучал презрением.
– И Гиттах, значит, туда же. Макхостгех, да еще доо опять. Кто б сомневался. Ну что, я иду? – Марк указал на ближайшую точку, сверкавшую ранней звездой в глубокой уже синеве.
– Ххойлейммдетт, – Ддейхерг обвел руками воображаемый шар. Затем снял плащ, протянул. Одежда, оказавшаяся под плащом, напоминала какой-то щегольской камзол – весьма, опять же, гармонирующий с усами и бородой, и в общем только усугубляющий облик старофранцузского герцога. Марк только хмыкнул.
– Если бы не этот узор...
Он тронул вышивку – и понял, что это была не собственно вышивка. Никакого материала никакой вышивки под пальцами не ощутилось; ткань «камзола» совершенно гладкая (и, опять же, очень приятная пальцам).
– Опять голограмма. У вас не мир, а сплошная фикция. Впрочем, у нас тоже.
Взял плащ – который оказался (следовало ожидать) почти невесом. Закинул на плечо, начал подъем. Добрался до крайнего «излучателя» через час.
– Странно, – хмыкнул Марк снова, оглядевшись на холмистый простор, – почему Нейгетт тогда остался? Я ведь мог заткнуть эту хрень, например, курткой? Или рядом с башнями такая штука не катит? Может, там еще сверху на башне? Или он опасался чего-то другого? Интересно, я хоть что-нибудь здесь пойму, хоть когда-нибудь?
Он накрыл искрящий в отлогих лучах кристалл – солнце уже коснулось линии горизонта, – обернулся, крикнул и помахал руками. Двинул обратно. Ддейхерг сидел привалившись спиной к булыге, скрываясь за ней от «стрелялки»; Мак растолкал, указал в небеса:
– Пошли?
– Экхоргеммде, – Ддейхерг указал на подножье скальной стены.
– Эх ты. Как же я не заметил? А здесь что, получается... – он оглянулся на юг.
– Оддетт ггайргехдех, – Ддейхерг кивнул.
– Ггайргех. Понял, здесь из тоннеля была дорога. Которая теперь растворилась. Короче, реально я понимаю только одно. Что этот ваш ттайргес, – Марк тронул карман, – реально очень ценная вещь. Пошли, – он потянул Ддейхерга за плечо. – Надо быстрее отсюда убраться. Ночевать здесь еще раз мне неохота.
– Айнехх, гхаа, лемментде-ле, – тот оглядел изувеченную долину.
Марку почудилась в голосе настоящая грусть.
Ддейхерг поднялся, сверкнув радугой «линз» в последнем луче закатного солнца. Минут через двадцать они вышли к тоннелю. Изящный рамочный коробок, какие оформляли здесь входы, ворота и перекрестки, как видно, растворился вместе с дорогой – вход в тоннель зиял обычной пещерой; непривычно, по-дикому, «варварски». Стало даже страшно туда заходить.