— Может, и будет, — сказал Ивен. Он обернулся к Уолзу. — Разузнаешь, что продается?
— Я буду иметь представление об этом к полудню завтра, — сказал Уолз. — Почему бы тебе не пообедать с нами? После обеда мы можем пойти и осмотреть места. Если найдем что-нибудь подходящее, ты можешь взять Суон и детей, чтобы они тоже взглянули на них.
— Хорошо, Суон? — спросил Ивен.
— Отлично, — ответила она.
Мэй Уолз провела их по дому; все следовали за ней. Это был прекрасный двухэтажный дом с четырьмя спальнями наверху, благоустроенный, прохладный, чистый и красиво обставленный.
Когда они вернулись домой, было около десяти. Суон уложила детей спать и оставалась одна в сумраке гостиной, пока Ивен, просидев с полчаса на перилах веранды, наконец не вошел в дом.
— Тебе действительно нравится идея с виноградником? — спросил он.
— Это будет идеальное место для тебя и детей, — ответила Суон.
— Что ты имеешь ввиду?
— Я хочу быть там с тобой, — сказала Суон. — Больше всего на свете я хочу этого. Я хочу, чтобы все больше и больше нас были вместе, Ивен, но я знаю, что меня с вами не будет.
— Почему?
— Ты ничего не сделаешь во вред детям, — сказала Суон, — и я тоже не сделаю, Ивен.
— Не понимаю.
— Я знаю, что случилось сегодня днем, — сказала Суон. — И я знаю, как сильно ты старался скрыть то, что чувствовал, от детей. Но ты не смог скрыть это от меня. Ты не смог скрывать это от меня весь день, не можешь и сейчас. Я знаю, ты пытаешься, Ивен, — ради детей. Я верю в эти попытки. Я думаю, что это правильно — попробовать. Но как я могу оставаться женщиной, матерью, если каждый раз, вспоминая о случившемся, ты теряешь голову, а твои попытки сплотить семью так отчаянны, что переполняют меня страхом?
— Я сожалею об этом, — сказал Ивен. — Но ничего не могу с этим поделать.
— Я глубоко ранила тебя, — сказала Суон. — Я сделала тебе очень больно. Было бы ужасно требовать твоей любви только ради детей. Это уничтожило бы тебя. Я ужасно напугана. Я никогда не видела тебя в бешенстве, — как безумного, Ивен, каким ты был сегодня днем. Ты настаивал — да, ты настаивал, Ивен — что любишь меня, потому что если бы ты не настаивал, тебе пришлось бы сделать что-то, что означало бы потерю детьми отца, или матери, или обоих. Или, может быть, еще хуже. Я неимоверно напугана. До нынешнего дня я боялась за себя. Теперь я боюсь и за тебя, и за них. Ты никогда не забудешь того, что случилось. Я никогда не смогу быть такой же, как ты. Если бы ты был человеком другого склада — например, таким, как Уоррен Уолз, — я снова стала бы для тебя такой же, или даже лучшей. Что будет с нами, Ивен? Мне нравится идея виноградника, но как насчет тебя и меня?
— Начать сначала, — сказал Ивен, — вот что нам нужно. Будем терпеливы друг к другу. Ты поможешь мне, как помогла сегодня днем, и я помогу тебе. Я все еще злюсь, но не настолько, чтобы не продолжать пытаться. Виноградник — идея виноградника — дает мне надежду. Мы начнем сначала, Суон, потому что должны. Правильно, Суон? Начать сначала — правильно, не так ли?
— Не знаю, Ивен.
— Теперь ты знаешь, что это так, — сказал Ивен. — Не усложняй жизнь нам обоим, говоря, что не знаешь. Ты знаешь. Ты очень хорошо знаешь, что это правильно. У нас нет выбора. Начать сначала — правильно. Начинать сначала всегда сложно. Это самое сложное на свете. Это многого требует от нас. Но что мы такое, Суон, если не можем выполнить эти сложные требования? Будем ли мы жить час за часом в одиночестве? Не думай, что я жажду жить ответственной жизнью. Я должен попытаться жить ею. Я должен верить, что так можно жить. Заслужить любовь сложно — сложно, как ни что другое на свете. Как я стремлюсь заслужить твою любовь, так и ты должна стремиться рассчитывать на мою. Ты должна помочь мне. Помочь может виноградник и наша жизнь на нем. Это будет с тобой, Суон. Это не может быть без тебя. Это будет для тебя, Суон. Ты не отрицаешь, что хочешь быть там, но думаешь, что тебя там не будет. И где же ты будешь, Суон?
— Одинока, Ивен, или мертва.
— Почему? Пожалуйста, объясни.
— Не знаю. Да, тебя бесит, когда я снова и снова говорю, что не знаю, но — не знаю, Ивен. Действительно не знаю. Я чувствую, что буду одинока или мертва, и это меня пугает. Я чувствую это. Это все, что я знаю. Я чувствовала это всю свою жизнь, но особенно с вечера пятницы. Я хочу сделать то, что должно быть сделано, но я напугана.
— Ну, — сказал он, — предположим, напугана. Предположим, я тоже. Ну и что? Мы продолжим. Мы начнем снова. Скажем, мы оба испугались, но мы продолжим. Может статься, что мы будем все больше и больше напуганы, но мы продолжим. Я говорю о худшем, Суон. — На мгновение он остановился. — Да, это трудно. Но для нас это не преодолимо. Подумай, как трудно это будет для Рэда и Евы, которых, кроме нас, некому направить. Предположим, это трудно, когда мы думаем только о себе самих, мерзких. И что, Суон?
— Мне все равно, насколько это трудно, — сказала Суон. — Я хочу быть там же, где и ты. Хочу начать как можно скорее. Без промедления. Хочу, чтобы все решилось прямо сейчас. Сегодня, Ивен.