Что за Проспектом Мира

- За чем? В смысле, что я приношу с поверхности? Сегодня - аккумуляторные батарейки из магазина, Рейх ограбила, это их территория... – Она настолько погрузилась в свои мысли, что не сразу поняла вопрос. – Ночью выходят другие, настоящие боевые сталкеры, а моё дело - разведка местности. – Она подняла автомат, на котором были, казалось, все дополнительные устройства, которыми он мог комплектоваться. Только прицел был не ночным, а обычным. – К концу дня занимаю позицию в квартире не ниже пятого этажа, а вечером твари и мутанты выползают, все их гнезда, как на ладони, только успевай помечать на карте. И фильтры в противогазе менять. Ночью выходит группа – и нет гнезда. Кстати, Ерофей, чтобы выразить мне свою признательность за спасение из грязных фашистских лап, будешь нести мешок! Надоел он мне.

Тяжел оказался мешок, хорошо, что уже полдороги прошли, когда она об этом вспомнила. Полдороги...

- А куда мы идем?

- В каком смысле «куда»? На Боровицкую, конечно! А ты думал этим тоннелем в Южное Бутово добраться? И за что это тебя тот фашист сцапал, если не секрет? Кровь недостаточно чистая?

- За то, что свастику нарисовал...

- Слушай, Ерофей, ты только, когда пост проходить будем, молчи! Там мужики сидят с хорошим чувством юмора, а потолок слабый.

Ершик сейчас не отказался бы от транспорта, даже за плату. Странное дело, на все станции, где ему пришлось побывать за последнее время, он добирался на дрезинах, а в знаменитый и прославленный Полис идет пешком... Но рельсы в тоннеле были тусклыми, по ним давно не проезжали колеса.

- Сорок Восьмой! Давай посидим немного!

- Можно... Но недолго. Если светиться в темноте не хочешь.

Сил как-то сразу прибавилось, как и вопросов в голове.

- А почему здесь нет транспорта?

- Потому что один поезд здесь в свое время уже проехал. И не доехал. Тоннель перекрыт, только пешком.

Пешком ходить он был не против, но не с такой же нагрузкой! А вернуть мешок хозяйке не позволяло мужское самолюбие, женщина все-таки, хоть и с оружием. Как странно мир устроен, ожидаешь одного, а видишь совершенно другое: и особист с пропуском помог, и страшный черный сталкер оказался не монстром.

- Вперед посмотри.

Поезд завалило по самую крышу, хорошо утоптанная дорожка вела прямо к дыре в кабине состава.

- Туда надо идти? Сквозь него?

- Ну да.

- А если крыша провалится?

- Неделю назад еще не собиралась. Но пригнуться придется. Тебе, может, и нет.

В раннем детстве Ершик думал, что мир ограничен пределами одной станции, а за бетонным сводом нет ничего. Потом узнал, что над полукруглым потолком находится толстый слой земли, а еще выше – город и небо, огромное пустое пространство. Небо не пугало, оно веса не имело, а вот от мыслей о многометровой толще наверху он плохо спал по ночам. Потом привык, но теперь детские страхи вернулись, как будто ему снова пять лет, когда он высматривал щели на потолке и ждал с минуты на минуту, что он обвалится ему на голову. Об этой самой земле он давно забыл, и теперь увидел, что именно она из себя представляет. Совсем не хотелось проходить через такие опасные места, но назад пути не было, не возвращаться же к фашистам. А потолок столько лет держался, может, еще немного подождет? Сорок Восьмой нырнула в темную дыру, Ершик последовал за ней, повторяя слова молитвы, которая помогала ему не впадать в панику, давала хоть надежду на помощь высшей силы. А от земных врагов его защитит сталкер, красная точка лазерного прицела быстро перемещалась по полу и стенам, по кучам земли, просыпавшейся в разбитые окна вагонов, почти похоронившей под собой поезд. Вдавленный внутрь потолок даже его заставил пригнуть голову, Сорок Восьмой двигалась боком, не опуская ни фонарь, ни пистолет, неужели и здесь был противник, которого можно убить пулей, или она таким образом старалась заглушить свой собственный страх? А кроме оружия нечего ему противопоставить? Сколько в поезде должно быть вагонов, Ершик не знал, но ему казалось, что прошел он не меньше пятнадати, когда в конце последнего, наконец, увидел знакомый тоннель, там он чувствовал себя намного увереннее.

- А вот теперь, Ерофей, давай посидим, что-то и мне некомфортно стало. Обвалится это все когда-нибудь на фиг. И каждый думает, хоть бы не на меня.

Щиток шлема был открыт, Ершик разглядывал Сорок Восьмого, она чем-то напоминала маму, которой, как казалось, сам черт не брат, а когда ушел отец, она долго плакала, пытаясь скрывать слезы от сына. И у этой вид какой-то невеселый. Вот Старый, наверное, тут же протянул бы ей свою лапищу для рукопожатия и предложил выпить за выживание человечества...

- Часто приходится в Рейхе бывать? – Он спросил просто для того, чтобы молча не сидеть, конечно, часто, если там ее так хорошо знают, что даже придумали прозвище.

- Приходится... Ты даже не представляешь, как иногда хочется взять пару гранат, кольца отщелкнуть перед носом у коменданта и устроить им neuordnung к едрене-фене!

- Ной... Что? – И выражается она иногда, как мама.