Читаем Что знал Сталин полностью

За Сталиным была созданная им система. Защитники его действий в «чистках» заявляли, что нужно было избавить армию от потенциальной «пятой колонны». Но, скорее, эти репрессии были вызваны его решимостью уничтожить всех, кто противостоял или мог ему противостоять. И так как количество офицеров, погибших в этой современной «инквизиции», росло, то Сталин хватал первых попавшихся для их замены — какими бы незрелыми они ни были, и требовал выдвижения младших офицеров, независимо от их подготовки и опыта. Чего он и многие из его соучастников не смогли понять, так это того, как «чистки» влияли на дух тех, кто уцелел.[559]

Атмосфера террора парализовала волю даже лучших из тех, кто продолжал служить, и повлияла на их поведение на полях летних боев 41-го. Но Сталин казался таким же безразличным к этой стороне прежних «чисток», как и к эффекту тех, что проводились в апреле, мае и июне 1941 года.
[560]

Эти последние аресты раскрыли смысл многого из сталинского образа действия. Многие жертвы были из оборонной промышленности или из технических служб Военно-Воздушных Сил. Главным образом они и стали «козлами отпущения» за проблемы в авиации, и их «чистки» соответствовали шаблону, который Сталин разработал много лет тому назад, чтобы наказывать других за проблемы, вызванные бешеной скачкой, навязанной его программами индустриализации. Большинство из его жертв, которых он хорошо знал, как профессионалов и лично выдвигал, были активными офицерами ВВС. Многие из них участвовали в гражданской войне в Испании. Их служба за границей и независимое поведение сделали их проклятием Сталина. Более того, они много знали и о его провале в стремлении «справиться с германской угрозой». Однако он не бросался на них, чтобы уничтожить всех скопом. Его подход напоминал манеру опытного рыбака-аквалангиста, который после попадания в рыбу, отпускает линь, чтобы убедить свою добычу, что она свободна, и так продолжает, пока не решит, что настало время закончить «игру». Так и Сталин, решая избавиться от кого-либо, сначала нередко разрешал назначить этого человека на высокий пост, а затем, когда обстоятельства благоприятствовали, «выбирал линь» — то есть человека арестовывали. И все это при обстоятельствах, которые не указывали на него, как на прямого виновника. Таким образом, он ждал, пока Проскуров не приедет к новому месту службы к северу от Ленинграда, чтобы арестовать его и вернуть в Москву, хотя боевые действия с Финляндией уже развернулись вовсю. Сталину было абсолютно безразлично, что он лишил Северный фронт одного из тех, кто встречался с немцами в воздушных схватках в Испании и великолепно знал финский театр военных действий. Стремлением Сталина было избавиться от таких людей, как Проскуров. Что Сталин знал, так это то, что они знали слишком много.

Это свидетельство действий Сталина в предвоенный период может показаться еще одной из нападок на человека и его деятельность. Но такой необходимости нет. Мартин Амис, Миклош Кун и другие отработали недавно задачу большей глубины и — детальности.[561] Вина за катастрофу 1941 года падает не только на Сталина, но и на систему правления с помощью страха, которую он создавал многие годы. Если должны были быть предприняты меры по какой-либо проблеме, то Сталин должен был вмешаться, угрожая наказанием. Но когда в 1941 году колхозы не доставили свои квоты пригодных грузовиков и тракторов вновь образованным подразделениям Красной Армии, а танковые заводы не смогли произвести свои квоты новых Т-34, угрозы Сталина были бесполезными. У страха есть свои границы — Сталин, обескураженный обманной тактикой Гитлера, теперь, казалось, не мог ничего сделать.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное