Чтоб никогда не наступала полночь

Задиристая, непреклонная гордость на Девеновом лице капля по капле пошла на убыль. Вначале он не поверил ей, но вскоре понял: нет, она не шутит. При виде этого у Луны болезненно перехватило горло – столь неожиданно к глазам подступили слезы. Какой была ее жизнь при прежнем монархе? Если бы только вспомнить…

Поднявшись на ноги, Луна поспешно отвернулась, пока Девен не заметил перемены в ее лице. А Девен за спиною пробормотал:

– Хорошо, посмотрим, что мне удастся выяснить. Конечно, дело нелегкое, но… – Негромкий печальный смех, такой знакомый… вот только когда Луна слышала его в последний раз? – Но Уолсингем научил меня разнюхивать то, что другие хотят сохранить в тайне. Правда, использовать сию науку против королевы эльфов и фей я не рассчитывал, но ничего.

– А обо всем, что узнаете, сообщайте нам, – сказала Розамунда.

Гертруда, в последний раз высморкавшись, подхватила слова сестры. Разговор продолжался, но оставаться в тесной потайной комнате в компании трех заговорщиков вдруг сделалось невыносимо.

– Мне пора возвращаться, – объявила Луна, не обращаясь ни к кому в отдельности. – Я и так задержалась здесь дольше, чем следовало.

С этими словами она двинулась наверх и только на лестнице вспомнила о сомкнутых половицах над головой, однако, едва ее макушка приблизилась к доскам, пол расступился. Под прощальные возгласы брауни Луна поднялась наверх и, задержавшись ровно настолько, чтобы восстановить сброшенные чары, пустилась в обратный путь, к каменным сводам Халцедонового Чертога.

Воспоминания:

12 ноября 1547 г.

Частая паутина извилистых улиц, тесные скопища домов и лавок, пивных и извозчичьих дворов – за всем этим крылась подспудная, фундаментальная простота.

На западе – Ладгейт-хилл, холм, во времена оны служивший приютом храму Дианы, а ныне увенчанный готическим великолепием Собора Святого Павла.

На востоке – Тауэр-хилл и Белая башня; когда-то строение на вершине холма было королевским дворцом, теперь же чаще служит тюрьмой.

На севере – средневековая стена, изогнутая, точно дуга лука, пронзенная арками семи главных ворот столицы.

На юге – лучная тетива, прямая линия Темзы, оживленного водного пути.

Ось «запад-восток» тянется от холма к холму: на одном конце – власть мирская, на другом же – духовная. Вдоль оси «север-юг», закрытой на севере, с юга открытой, течет Уолбрук, «Ручей-под-стеной», рассекающий город напополам, соединяющий оба полюса.

Подземные воды Уолбрука бегут мимо Лондонского камня, лежащего у самого центра столицы, и близости этой вполне довольно.

В безоблачном осеннем небе появляется тень.

В глуби холмов пробуждаются двое. Незримые исполинские фигуры встают во весь рост там, где для них никак не могло бы хватить места, и простирают вперед руки, взывая к силе земли, покорной, послушной их воле.

Еще двое – мужчина и женщина, смертный и дивная, не замечая городской суеты, встают над Лондонским камнем.

Оба ждут, и свет вокруг начинает меркнуть.

Густая толпа горожан медленно, по одному, останавливается, затихает. Лица обращаются к небу, кое-кто спешит укрыться в домах. Тьма укрывает мир, тень луны наползает на солнце, превращая лик дневного светила в ослепительное огненное кольцо.

– Пора, – шепчет женщина.

Исполины Гог и Магог в недрах Ладгейт-хилл и Тауэр-хилл призывают землю повиноваться. Каменная кладка римского колодца в нижнем этаже Белой башни дрожит, а под Собором Святого Павла вновь отверзается древняя яма, свидетельница ритуалов во славу Дианы-охотницы, и в их глубине, у самого дна, возникает движение.

Стоя над Лондонским камнем, Суспирия и Фрэнсис Мерримэн, смертный и дивная, соединяют руки, дабы взяться за дело, подобные коему не снились этой земле и во сне.

Свет солнца, заслоненного диском луны, пал на город, порождая странные тени – сумрачное отражение Лондона, точное, но в то же время совсем иное. Тени домов, улиц, садов и колодцев легли на землю… и просочились, погрузились вниз.

Внизу, глубоко под Лондоном, тени обрели форму. Улицы превратились в коридоры, здания, просторные залы. При этом они изменили облик, искривились, изогнулись наперекор всем порядкам, всем закономерностям, присущим обычной геометрии. Когда все это встало по местам, в ход пошел камень. Черный и белый мрамор, хрусталь, халцедон устлали полы, облицевали стены, подперли потолки полуколоннами и громадами сводчатых арок.

И все это сделали они, Суспирия и Фрэнсис, вдвоем, призвав на подмогу дивную силу лондонских исполинов, и символизм возведенной смертными стены, и мудрость Батюшки Темзы, единственного из сущих, кто, наблюдая за Лондоном с первых дней жизни, понимал его от и до. При свете солнца, в тени луны, сотворили они Халцедоновый Чертог, перекинули мост через пропасть, даровали дивным убежище среди мира смертных, тихую гавань, где никому из волшебных созданий не угрожает звон церковных колоколов.

Их руки лежали поверх Лондонского камня. Тем временем луна продолжала путь по небу, и вскоре вокруг снова стало светло. Мир снова сделался прежним.

Усталые, но счастливые, Суспирия с Фрэнсисом улыбнулись друг другу.