Чтоб никогда не наступала полночь

Прежде чем Луна успела ответить, наверху раздались шаги. Между тем окликнуть хозяек через розовый куст, как вчера, во время вторжения кавалерственной дамы Альгресты, никто не пытался. Гертруда, кто же еще… однако Луна напряглась всем телом.

Половицы над головой разъехались в стороны, на верхних ступенях лестницы показались ноги брауни в крепких домашних туфлях, однако следом за ними появилась пара ботфорт, принадлежащих кому-то куда более рослому.

Едва Луна успела дотянуться до корсета платья, в потайную комнату спустился Майкл Девен.

– Ох! – сконфуженно воскликнула Гертруда. – Весьма сожалею, миледи, я не знала, что вы здесь.

Девен вспыхнул румянцем и поспешил отвернуться. Пол за его спиной сомкнулся, отрезав путь к бегству, и Девен замер, решительно уткнувшись взглядом в стену.

«Не знала? Ой ли?» Охваченная раздражением пополам с непривычным смущением, Луна при помощи Розамунды поспешно облачилась в испачканные лохмотья. Среди своих дивные нередко, особенно во время празднеств, пренебрегали плотскими приличиями, но смертные – особенно этот – дело совсем иное.

– Я только хотела вручить мастеру Девену кой-какой амулет, – пояснила Гертруда, откидывая крышку придвинутого к стене сундука. – Чтоб наши птицы могли отыскать его, если его нет дома. А вы, мастер Девен, сможете отправить с ними весточку нам, если в том возникнет нужда. Я бы и вам, леди Луна, такой же дала…

– Но у меня его могут найти, – закончила за нее Луна. Надеть рукавов она еще не успела, но, по крайней мере, прикрыла грудь. – Вполне понимаю.

– Именно, точно так, – подтвердила Гертруда, возвращаясь к Девену, по-прежнему стоявшему на лестнице спиной к Луне. В руках она держала нечто, похожее на засохший бутон розы, но куда менее хрупкое с виду. – Вот, возьмите-ка.

Девен повернулся к ней ровно настолько, чтобы принять подарок.

– Снова розы, как я погляжу.

Гертруда прищелкнула языком.

– Я и посадила бы вместо розового куста что-то другое, да сестре так понравилась эта мысль… Теперь у нас, куда ни кинь, всюду розы, и все, видя их, вспоминают о ней. Ну, почему моим именем цветка не назвали?!

Розамунда ответила на это слегка грубовато, и между сестрами завязалась дружеская перебранка, впрочем, ничуть не мешавшая им помогать Луне одеться. Общее напряжение разом пошло на убыль, на что сестры, по-видимому, и рассчитывали. Спустя пару минут Девен рискнул оглянуться, увидел, что Луна вновь приняла благопристойный вид, и, наконец, повернулся ко всем лицом.

– Я вовсе не собирался нарушать вашу приватность, – с неловким поклоном сказал он. – Простите меня, леди Луна.

Сии заученные слова извинения поразили Луну куда сильнее, чем следовало. Глаза Девена, пусть тоже синие, были куда светлее глаз провидца, волосы – не черными, а темно-русыми, да и весь его облик не отличался той неземной обреченностью, что свойственна смертным, живущим при Халцедоновом Дворе, однако в памяти немедля прозвучало эхо иного – дрожащего, едва различимого голоса.

«Прости меня…»

– Розамунда, Гертруда, – заговорила Луна, прерывая оживленную болтовню сестер. – Прошлой ночью… мне не пришло в голову об этом спросить, слишком уж многое произошло… Но перед смертью Тиресий… то есть Фрэнсис произнес одно имя – Суспирия. Думаю, имя дивной. Он просил у нее прощения.

Да, она полагала, что брауни это имя знакомо, но подобного эффекта не ожидала никак. Сестры в один голос ахнули, страдальчески сморщились, а на глазах Гертруды выступили слезы.

– Кто же она такая? – с изумлением спросила Луна.

– Правда ваша, она из дивных, – ответила Розамунда, прижимая сестру к себе и успокаивающе гладя ее плечо. – Фрэнсис любил ее всей душой, и она его – тоже.

Подобные романы нередко заканчивались трагедиями – особенно под властью Инвидианы.

– Что же с ней сталось?

Брауни подняла на Луну мрачный взгляд.

– Сидит себе на троне, в Халцедоновом Чертоге.

Поверить в это было столь сложно, что Луне невольно пришел на ум Зал Статуй: нет ли там изваяния дамы на троне? Но Розамунда, не мигая, смотрела ей прямо в глаза, а трон на весь подземный дворец имелся только один, и сидела на нем одна только Инвидиана.

Инвидиана…

Холодная, не знающая жалости королева двора дивных, полюбившая смертного… или вообще хоть кого-нибудь? Скорее зима породит на свет розу! Она же терзала Тиресия, скованного незримыми цепями, которые в силах разорвать только смерть, пуще всех своих живых игрушек! Быть может, Фрэнсис Мерримэн когда-то любил ее – да, в это Луна вполне могла бы поверить: смертные часто любят без оглядки на разум. Но Розамунда сказала, что Инвидиана тоже любила его…

– А я тебе говорила, – хлюпая носом, сказала сестре Гертруда. – Он ее помнил. Даже лишившись разума, потеряв все на свете, он не забыл ее.

Девен глядел на них во все глаза и явно не понимал ничего. Пожалуй, и сама Луна понимала немногим больше.

– Но если это правда, отчего вы молчали до сих пор? Ведь нам наверняка необходимо об этом знать!

Розамунда со вздохом усадила Гертруду на табурет.