Степан открыл последнюю дверь — и замер на пороге, потому что эта комната словно вознамерилась опровергнуть только что высказанную им мысль. Помещение явно стояло запертым, а прежде за ним, похоже, тщательно ухаживали, потому что пыли здесь было гораздо меньше, и вокруг царил образцовый порядок. Комната принадлежала молодому человеку — в шкафу висела мужская одежда, на полках были расставлены книги, в основном учебники по геологии и научная фантастика. Над письменным столом на лесках покачивались модели самолётов — монопланы, бипланы и трипланы первой половины прошлого века. Календарь на стене сохранил дату: 2 февраля 1943 года. Рядом с ним были подвешены фотография в рамке под стеклом и потускневшая медаль с крестом, на чёрно-красной полосатой ленте. Фотография, сильно выцветшая и размытая, запечатлела юношу, с серьёзным видом рассматривавшего что-то в большой книге, раскрытой перед ним на столе.
— Это её сын? — спросил Степан. Кот отрицательно покачал головой.
— Брат? Старший? А, младший…
Он попытался представить себе, что же должно было произойти, чтобы женщина с фотографии осталась совсем одна. Была ли в том её вина, или это просто жизнь сложилась так, а не иначе? В квартире он не заметил вещей детей или внуков, и ничто не говорило о том, что они вообще существовали, что навещали её или проводили в имении летние каникулы. Гордая красавица старела в одиночестве, до последнего дня храня память о погибшем брате — память, отмеченную торжественными строчками официального письма и кусочком бронзы на цветной ленточке.
«Дуфф прав. Иногда прошлое лучше оставить прошлому».
Глава 6. Одна минута после полуночи
Степан сидел за столом и на альбомном листе вычерчивал план главного здания. Вторая «квартира», по-соседству с апартаментами старой дамы, оказалась самой просторной. Основное помещение её, с четырьмя окнами по фасаду и расширением за счёт угловой башенки, когда-то было, видимо, бальным залом, который превратили в гостиную-столовую. На одной половине комнаты ещё сохранилась пара поломанных диванов с изодранной в клочья обивкой, а на второй стоял большой старинный буфет, забитый разномастной посудой, и антикварного вида обеденный стол с дюжиной элегантных, хоть и потрёпанных жизнью, полукресел.
К бальному залу примыкали три помещения. Первое, в которое как раз и можно было попасть снаружи, через массивную деревянную дверь возле котельной, было, по сути, расширенной лестничной клеткой. Отсюда в прежние времена слуги поднимались на второй этаж дома и к себе в мансарду, но при разделении шато наследники превратили эту комнату в небольшую кухоньку. С кухней соседствовала ванная комната, когда-то бывшая, наверное, прачечной, а дальше — судя по забытому письменному столу — располагался кабинет, переделанный из прежней гардеробной. Делёж наследства, по-видимому, касался и предметов обстановки, так что Степан не удивился, когда в ванной комнате обнаружил явно принесённую из другого помещения огромную ванну. В большой чаше, установленной на массивных бронзовых ножках в форме львиных лап, запросто могли бы поместиться два взрослых человека.
На втором этаже пространство над бальным залом разделяла пополам перегородка, так что в каждом из получившихся помещений имелся собственный эркер. Дальняя от лестницы часть явно была хозяйской спальней — у одной из стен здесь до сих пор остался вполне современного вида шкаф с откатными дверцами — а вот половину ближе к лестнице, похоже, использовали как импровизированную картинную галерею: по стенам на обоях сохранились многочисленные тёмные следы от когда-то развешанных тут полотен. Из хозяйской спальни и из галереи можно было попасть в детскую, с окнами на противоположную сторону дома — пол её до сих пор закрывал потёртый и вылинявший ковёр с весёлыми зверушками, автомобилями и корабликами. Вторая комната то ли предназначалась под гостевую спальню, то ли там жил ребёнок постарше, но теперь в ней не осталось ничего. Степана заинтересовала угловая башенка: из неё прежде можно было выйти на балкон над террасой, и новый хозяин шато решил, как только дело дойдёт до чистки балкона, обязательно проверить, открывается ли ещё эта дверь.
Они с котом как раз рассматривали снаружи укрытую зарослями плюща оранжерею, когда к ним присоединился месье Дуфф. Гоблин тут же принял руководство расчисткой на себя, и Степан по его указаниям добрых полчаса выстригал разросшиеся побеги, освобождая дверь. Они сошлись в необходимости сохранить как можно больше зелени («вряд ли я в ближайшее время буду использовать оранжерею по назначению»), и Степан невольно подивился тому, с какой нежностью тонкие длинные пальцы Дуффа перебирали стебли, и как аккуратно гоблин отодвигал в сторону листья, чтобы они случайно не попали под секатор. Он действительно был сыном земли, и человек не мог отделаться от ощущения, что Дуфф по-своему разговаривает с растениями, каждый раз безошибочно выбирая, какую из ветвей пустить под срез.