Чудо для Алисы

Гости Игоря ржали и отвлекались на болтовню и выпивку, а мы с Боголюбовым приросли к полу, не сводя взгляда с пианистки.

– Шикарная композиция! – За спиной Аллы вырос улыбающийся, до чертиков обаятельный Мир.

– Это Lewis Capaldi, песня Someone you loved, – деловито ответила она, а я пропал… Утонул в ее улыбке и взгляде колких черных глаз.

Позже я узнал, что Римма Сергеевна никогда не ценила музыкальных способностей дочери, считая ее талант посредственным. Тогда же мне казалось, я не слышал ничего прекраснее. В тот вечер Алла нас вежливо отшила и осталась ночевать в квартире Игоря.

«Недостойный, нищий, посредственный…» – я изводил себя почти два года, придумывая причину ее равнодушия и отказа. Алла встречалась с некрасивым тощим Игорем, а я не верил в странную симпатию, отгоняя от себя мысли о меркантильном интересе к парню.

Мирослав охладел к ней почти сразу. Я же как завороженный искал встреч, боясь позвонить чужой девушке.

СТО начала приносить стабильный доход, я взял кредит и открыл филиал, набрал персонал и надежную команду мастеров. Именно такого, успешного и обеспеченного, Алла меня заметила.

Я развлекал ее, как шут, стремясь понравиться, устраивал из свиданий настоящее шоу, натягивал маску веселья на лицо, чтобы не омрачить ее радости. Словно одержимый, я хотел ее расположения и взаимности, теряя себя, упорно доказывая окружающим, что достоин такой девушки. Алиса права: я веду себя как неразумный мальчик, лицемер и эгоист, купаясь в гордости и непрощении. Алла никогда не слышала от меня жалоб и откровений, я собственноручно вы-черкнул ее из списка доверителей…

«Скажи, что ничего не изменилось? Что любишь по-прежнему?»

Ни черта подобного! Все изменилось. И я не знаю, что с этим делать. Меня отрезвляет догадка, что Алла не понимает меня, не чувствует моей боли и переживаний. Она замечает только мое охлаждение к ней. А потому – не может исцелить… И только я виноват в этом. Наши отношения строятся на лжи и притворстве, и я устал быть тем, кого она знает и, возможно, любит. Я хочу быть собой.

Впервые за эти годы я понимаю отца. Может, Алиса права: он поступил порядочно, так долго разделяя себя на две семьи, терзаясь между любовью и ответственностью?

Мы поздравляли друг друга с праздниками, обходившись сухой эсэмэской, но в последние три года перестали общаться.

Ищу в айфоне контакт с именем «Папа». Пальцы замирают над экраном. Может, стоит поговорить и сделать то, о чем на прощание попросила Алиса, – помириться?

Глава 15

Колокольчик тягуче звенит, когда я распахиваю тяжелую металлическую дверь кафе. Прохожу за дальний столик возле окна, всматриваясь в суетливое хождение прохожих по тротуару, и заказываю у официантки чай.

«Богдан? Что-то случилось?»

«Мне нужно увидеться с тобой».

Сам не знаю, зачем я предложил встретиться. Меня закружило вихрем воспоминаний о том времени, когда отец жил с нами. Алиса трижды права: я маленький мальчик, травмированный разводом родителей, отвергнутый, недолюбленный волчонок, до конца не переживший этого.

И я погряз в непрощении. Отец ушел, не сказав ни слова, когда был так нужен мне. Ограничился сухим «так бывает, прости, я виноват…». Видит бог, я сумел бы понять его, но отец даже не попытался объясниться. Предпочел исчезнуть из моей жизни, заменил живое общение дежурными звонками и безликими эсэмэсками. Родил нового ребенка, окончательно вычеркнув меня из своей жизни.

Тогда я тоже вычеркнул его. Выудил из сердца, оставив глубокую рваную рану в душе. Прикрыл ее струпом из жгучей ненависти, убедив себя, что она зажила.

За окном падают редкие снежинки, мигает светофор, разрешая пешеходам перейти дорогу, громко кричит промоутер в костюме хот-дога. Звенит дверной колокольчик, возвращая мой взгляд к двери…

Отец постарел… Он сутулится и озирается по сторонам, неуклюже переминаясь на входе. Пока не видит меня, а я даю себе еще несколько секунд, чтобы утвердиться в своем решении, и машу рукой…

– Богдан, – отец крепко жмет мою протянутую ладонь и, чуть помедлив, не выдерживает и обнимает меня. – Сын.

Не думал, что будет так тяжело. Боль просыпается, захлестывая с новой силой, поднимая на поверхность невысказанные обиды.

– Давно не виделись, Роман Максимович, – цежу я, сжав до боли челюсти. Да, я перестал называть его отцом.

Он пропускает мои слова мимо ушей и садится напротив, скользя взглядом по моему лицу, словно пытается запомнить.

– Ты стал еще выше, сынок. Да-а-а… Давно не виделись. Меня в росте обскакал, наверное, уже…

– Метр девяносто три, – опережаю отца. – Как жизнь, Роман Максимович?

– Все хорошо. Дом, работа, студенты, эк-замены, – отвечает отец, наливая в чашку чай. Мы молчим, втягивая плотный от напряжения воздух. Прошло столько лет, но отец виновато смотрит на меня, а я ловлю себя на мысли, что устал от ненависти.

– Рад нашей встрече, Богдан, – произносит он наконец. – Вряд ли тебе нужны мои оправдания, я так понимаю, у тебя разговор?

– Я женюсь тридцать первого декабря, – выпаливаю я.

– Поздравляю, Богдан. Мама сказала мне.