Чудо для Алисы

Втайне от Алисы покупаю ей горнолыжный комбинезон, термобелье и средства от обморожения. Когда я успел так влипнуть? Всем сердцем прорасти в девчонку, почувствовать в ней родное и близкое? Мое. Для меня. Влюбиться в одну девчонку и за короткий миг разлюбить другую? Я пообещал Никите Сергеевичу обезопасить Алису во время экспедиции и сделаю все возможное, чтобы не облажаться.

Придирчиво оглядываю заполненный доверху рюкзак и закрываю его. Тяну неподъемную ношу в прихожую. Остается уложить груз в багажник, и одно из двух важных дел можно считать завершенным…

К вечеру начинается снегопад. Лужи, схваченные морозом, поблескивают в свете фар, как зеркало. Спецтехника, спешно вызванная дорожными службами, расчищает дороги и щедро посыпает их солью. Пробка из легковых машин ползет на долгие десятки метров. Мимо проезжают машины ДПС и «Скорые».

Я приезжаю к центральному вокзалу вовремя. Подъездная аллея забита автомобилями встречающих и таксистов. Я паркуюсь немного поодаль и, подняв воротник куртки, подхожу к парковке автобусов и маршрутных такси.

В голове роятся разные мысли. Холод пробирает до костей – я закуриваю, перетаптываясь на месте в надежде согреться. К сигаретному дыму примешиваются густые запахи выхлопных газов и общественного туалета. Я так и не решил, как поступить: поговорить с Аллой сейчас, не затрудняя себя ужином в доме ее родителей, или объясниться со всеми членами семьи? Пока я перебираю варианты, из-за угла выплывает большой пассажирский автобус.

Алла спрыгивает с подножки и напряженно всматривается в чернильную темноту, крепко сжимая ручку чемодана. Мимо нее снуют, как муравьи, женщины в нарядных шубах с большими клетчатыми сумками в руках, не сочетающимися с ее «шикарным» образом. Я выхожу из тени козырька и приближаюсь к кольцу, освещенному фарами автобуса. При виде меня губы Аллы расплываются в улыбке.

– Привет, – целомудренно касаюсь ее щеки. – Устала? – Мое приветствие тает в раскатистом смехе женщин, прибывших вместе с Аллой.

Алла выглядит изможденной и растерянной. Ее волосы убраны в высокий хвост, на лице ни грамма косметики, ноги обуты в простые ботинки на плоской подошве.

– Послушай… – начинаю я.

– Богдан, отвези меня домой. Ты прав, я устала и сейчас не хочу разговаривать, – в ее голосе слышится мольба.

– Алла, не думаю, что у тебя дома нам дадут поговорить. Мне нужно сказать…

– Я замерзла и хочу есть. Мама приготовила ужин и ждет нас. Дай мне полчаса, Богдан, и я тебя выслушаю.

Большую часть багажника занимает горный рюкзак. Втискиваю чемодан Аллы с краю и возвращаюсь за руль. Всю дорогу мы почти не разговариваем: я задаю вежливые дежурные вопросы, Алла сухо отвечает на них. Я почти уверен – она обо всем догадалась. Мне хочется схватить ее за плечи и встряхнуть, сбросить лицемерную маску холодной вежливости и равнодушия, которую она зачем-то натянула. Я порываюсь завести откровенный разговор, но Алла решительно останавливает меня.

– Пожалуйста, Богдан. Дай мне насладиться скромным ужином в кругу семьи, – она снисходительно улыбается. – А потом… я вся твоя.

В надежде сократить время пути я сворачиваю с дороги, обработанной реагентами, во дворы. Шины Бэна петляют по гладкой ледяной поверхности проулков и узких аллей. Еду почти наугад, дрифтую на поворотах, с трудом удерживая руль Бэна.

Губы Аллы приоткрываются от волнения, она беспомощно цепляется одной рукой за дверную ручку, а другой упирается в приборную панель. Наши лица в отражении лобового стекла кажутся уродливыми и вытянутыми. Маски. Скорбные, кислые застывшие маски. Как же я хочу поскорее покончить со всем этим!

Выравниваю колеса машины и снова съезжаю к дороге, встаю в длинную пробку. Теряю уйму времени, медленно двигаясь по центральным, зато безопасным улицам. Алла откидывается на кресло и закрывает глаза. Я настраиваю радио и снова закуриваю…

В моем взгляде нет пренебрежения или холодности, но плечи Аллы опускаются, когда мы заходим в подъезд. Она съеживается и как будто уменьшается в росте. Размах «скромного ужина» ощущается на лестничной клетке.

Виновата ли я, виновата ли я,Виновата ли я, что люблю?Виновата ли я, что мой голос дрожал,Когда пела я песню ему?contentnotes0.html#n_5 —

громкий голос Риммы Сергеевны разносится по замкнутому пространству подъезда.

Мы удивленно переглядываемся. Алла кажется растерянной и сбитой с толку… всего несколько секунд.

Мне хватает мига, чтобы осознать собственное заблуждение. Пронзительное звучание дверного звонка и стук острых каблучков Риммы Сергеевны за стеной действуют на Аллу как условный рефлекс: ее плечи расправляются, а во взгляде появляется странный, нездоровый блеск.

В прихожей стоят два десятка чужих ботинок и изящных женских сапог, из гостиной льются голоса, смех и звон бокалов. Глаза не обманывают меня – ужин тщательно спланировали.