Чудо-юдо, Агнешка и апельсин

- Нашей маме Агнешка тоже нравится, - говорит Геня Михалу. - У Витека теперь нет двоек по математике, во! А у нас сирень больше вашей… А корочки от апельсина она тебе дала?… А нашей маме дала. Из Констанцина привезла. Тетя, которая нашу Кисулю взяла, делает из них апельсиновый джем для пирога. Ты любишь такой пирог, а? Я люблю…

Михал не слышит и не отвечает на вопросы Гени. Все мысли его заняты совсем другим: почему Агнешка не хочет признаться?… Ладно бы она сделала какую-нибудь пакость и постаралась скрыть - это можно понять. Но сделать подарок и ничего не требовать взамен, пусть даже простое «спасибо», - это было выше его понимания…

В субботу утром Михал чувствует себя почти совсем хорошо. Правда, левый бок, которым он ударился о дверь, еще побаливает, но синяки понемногу проходят и ссадины начинают заживать. Голова вот только немного еще кружится и шишка на затылке болит, если потрогать.

Пани Анеля, на все вопросы которой Михал отвечает: «Ничего у меня не болит», поглядывает на него с недоверием и в конце концов говорит:

- Ну, братец, и здоров же ты, позавидовать можно! Но денек еще полежи.

И Михал послушно лежит, вспоминая свой утренний разговор с дядей. Вчера Михал заснул рано и всю ночь спал крепко. Утром же проснулся, едва дядя начал собираться на работу, хотя тот и старался не шуметь.

- Спи, еще рано!

- Мне не хочется спать. Давайте я приготовлю завтрак, - предлагает Михал. - У меня уже ничего не болит.

- Лежи, неугомонный. Пани Анеля сказала, что тебе надо полежать до воскресенья. Ей лучше знать. Завтрак мне не нужен. Кофе в термос я налил еще вечером. Возьму с собой хлеб да ветчину. Славная ветчинка, свежая! Если захочешь, ешь. Вот тут я тебе калорийную булку купил, ты ведь любишь булку с маслом. Масло в банке за окном. Смотри переставь его потом, чтобы на солнце не растаяло. Не забудешь?

- Не забуду.

- А может, тебе кофе дать?

- Не надо. После попью.

- Ладно, как хочешь. А у меня сегодня, - дядя вздыхает, - будет тяжелый день. На заводе, правда, освобожусь пораньше: суббота. Но опять подвернулась работенка на Доброй. С приятелем подрядились. Новую раковину будем ставить. Нынче что ни хозяйка, - продолжал дядя, прихлебывая кофе, - то графиня: подавай ей новую раковину и никелированные краны. А ведь и без того строят - красота смотреть! Я уж не говорю о новых домах, но и в старых все по-новому. Для мусорного ведра - шкафчик, раковина - блеск! Дворец, а не кухня. А все же каждому охота еще лучше. Вот, глядишь, и нам можно подработать. А вообще, смотришь другой раз - сердце радуется: тут тебе и стиральная машина, и холодильник, и отопление, и газ, и электричество. Телевизоры почти у всех. Скажу я тебе, Михал, - дядя перестал смеяться, - похожу я вот так по квартирам, и, как вспомню нашу трущобу, тошно становится: грязь, копоть, кирпич на кирпиче едва держится… Эх!…

- Медсестра хочет свою клетушку покрасить. Она говорила?

- Говорила. Надо будет ей помочь.

- Помочь? Знаем мы эту помощь: вы будете красить, а она смотреть, - съехидничал Михал.

- Больно ты умный, брат. Люди должны помогать друг другу. Да и комнатушка у нее - что твоя клетка: раз, два - и делу конец… Ну ладно, заболтались мы с тобой, надо поторапливаться. Ужинать сегодня я пойду к приятелю, так что ты меня не жди.

- Опять крестины?

- Нет. На этот раз бери выше - продвижение по работе. Придется обмыть, а то народ нас не поймет. Ну, будь здоров!…

Михал вздыхает. Знаем мы эти продвижения… Опять выпивка.

В комнату к Михалу заглядывает Петровская.

- Ты уже встаешь? - говорит она. - Конечно, за столом кушать удобнее. Калорийка с маслом? Ого! Приятного аппетита! Балует тебя дядя, ничего не скажешь. На обед он просил приготовить тебе мясной суп с помидорами. Ничего для тебя не жалеет. Хороший он человек. Да и то сказать - один ты у него… А что, апельсин все еще цел? Или это уже другой? Мне свои пришлось за шкаф спрятать, а то у них быстро ноги вырастут. Ешь на здоровье. Витамины… Сейчас постель перестелю, окно пошире открою - и лежи себе спокойно.

- Спасибо! - отвечает Михал.

Редко произносимое это слово звучит так невнятно, что похоже больше на кашель.

Михал снова ложится, но спать ему не хочется. В эти несколько дней он отоспался за целый год. Он слезает с кровати и приносит портфель с книжками. Апельсин прячет в чемодан: надоело - этот апельсин никому не дает покоя.

Михал достает хрестоматию и перечитывает стихотворение, хотя и без того помнит его чуть ли не наизусть. Затем берет в руки карандаш и задумывается.

«Мои мысли о стихотворении Марии Конопницкой», - старательно выводит он заголовок сочинения. Подчеркивает. Ставит кавычки. А что дальше? Дело идет вовсе не так гладко, как представлялось, когда он хвастался перед Агнешкой. Вот ведь и желание есть - ему и правда хочется написать что-нибудь умное, на удивление всем и особенно Агнешке.

Михал вздыхает, грызет карандаш, пишет еще одно предложение, перечеркивает его, снова вздыхает, берет чистый лист и опять начинает с заглавия.