Чудо - из чудес

            Услышав эти слова, сидевший тихо и неприметно в самом дальнем углу стола церковный сторож Виктор вдруг вздрогнул.

            Встал.

            Невольно вытянулся по стойке смирно.

            Затем быстрым шагом подошел к Ване, положил ему руку на плечо и стал говорить вместе с ним:

                        И так во всем, и всюду и всегда,

                        Когда на плечи свалится беда,

                        Когда за горло жизнь тебя возьмет,

                        Один лежит, другой бежит вперед!

            Они стояли, чем-то похожие на вылитый из суровой бронзы памятник, крепко обнявшись друг с другом, один со Звездой Героя Советского Союза на вылинявшем офицерском кителе, другой — Героя России на солдатской форме, и слезы, не переставая, текли, из их глаз.

            В конце концов, Виктор, не выдержав, уткнулся лбом в плечо Вани.

            И тот уже один закончил:

                        Мой первый тост и мой последний тост

                        За тех, кто поднимался в полный рост!

5

Стас, прикоснувшись своим пальцем к губам Лены, велел ей не шевелиться…

            Свадьба пела, сверкала, звенела на все голоса.

            Стасу с Леной было радостно, весело от сознания, что все это для них, и они, наконец, навсегда вместе.

            Навсегда — потому что даже смерть после венчания теперь не в состоянии разлучить их.

            Одно лишь мешало.

            Вся эта праздничная суета и непривычный для них шум.

            И уж очень им хотелось, хоть ненадолго остаться вдвоем, очень хотелось побыть только вдвоем.

            Когда, без страха согрешить, можно было крепко обнять друг друга.

            И даже поцеловаться.

            То есть, для начала хотя бы научиться этому…

            Во время очередного, медленного танца, который Молчацкий почему-то торжественно назвал «Вальсом невесты», они, не сговариваясь, бочком-бочком подплыли к дверям.

            Незаметно выскользнули из огромного, многолюдного зала.

            Походили по дому, ища тихого уединенного места.

            И найдя небольшую темную комнату, вошли в нее.

            Осветив ее, как фонарем, экранчиком включенного телефона, Стас подвел Лену к окну.

            И в полной темноте, закрыв глаза, приблизился лицом к ее, тоже доверчиво потянувшемуся к нему лицу…

            Позабыв обо всем на свете, они даже и не заметили, как крадучись, в эту комнату вошла Виктория.

            Очевидно, она тоже хотела уединиться.

            Даже от мужа.

            Очнулись, вздрогнув, лишь от ее голоса:

            — Пап, ты? Здравствуй!

            Лена, стыдливо высвободившись из объятий Стаса, хотела дать понять, что Виктория тут не одна, и они сейчас выйдут.

            Но дальше вдруг началось такое, что потребовало пойти на нарушение элементарных правил вежливости.

            Потому что всерьез и даже страшно касалось Вани.

            Что сразу сообразил Стас.

            И прикоснувшись своим пальцем к губам Лены, велел ей молчать, не шевелиться…

            — Пап! — совершенно незнакомым — жестким и властным голосом — сказала отцу Виктория. Будто она была генералом, а не он. — Срочно пришли за мной самолет. Ах, да, в этой глуши даже аэродрома нет… Ну тогда — вертолет. Да, я хочу немедленно уехать отсюда. Нет, одна. Ничего я опять не капризничаю. Ну и что, что нелетная погода и вертолетчики могут разбиться? На то они и военные, чтобы погибать. А того, что твоя дочь тут погибнуть может — ты не боишься? Да нет, никто мне не угрожает. Наоборот. Пылинки разве что не сдувают. Как это тогда — почему? Со скуки! Тут, оказывается, все — святоши. И этот их земной рай, с их разговорами о Боге, святых, чудесах и вере, для меня — самый что ни на есть ад! А мой рай — с лучшими курортами, ночными барами и дискотеками, разговоры и интересы моих друзей — станет адом для Вани. Ну и что — что у нас должен быть ребенок? Эта проблема вполне решимая! И вообще, если хочешь знать, он не Ваньки! Точнее, не от Ваньки… Как от кого? От старшего лейтенанта Неустроева. Помнишь такого? Ты говорил, что он, под стать своей фамилии, выше полковника, как ему ни помогай, не поднимется! А тут этот Герой подвернулся. И ты еще насоветовал. Вот я на Ваньку все и списала! Как это непорядочно? Все так сейчас делают! И если что — потом со спокойной совестью получают алименты. Нет, ты погоди, не бросай трубку. Я ведь тебе самого главного еще не сказала! Представляешь — оказывается, он даже не собирался становиться офицером! Что? Кем же тогда хотел быть? Ты даже не поверишь — попом! Ну да, священником! Как это — даже еще лучше? Ты что, хочешь, чтобы твоя дочь была попадьей?! С полным подолом детишек мал-мала меньше?! Ну, ты даешь… Может, ты и сам в Бога веришь? Что-о?! Как это с самой службы в Афганистане?.. А чего же тогда столько лет молчал и меня вере не научил? Ах, Бог у тебя в душе! Да лучше бы ты крестик на шее носил и в храм, хоть раз в год захаживал, тогда, может, и я бы об этом задумалась. В общем, так! Если максимум через два, нет — через полтора часа за мной не прилетит твой личный вертолет, он у тебя, ты сам говорил, всепогодный и всегда наготове, я пойду на вокзал пешком. Через поле. В пургу. Прямо в свадебном платье и туфельках! И наверняка замерзну. Ты меня знаешь. Так что — до свидания, папочка, или — прощай!

            Вика, коротко грязно выругалась, по-мужски шумно выдохнула и — выскочила из комнаты.

            — Ой, Стасик, что же теперь делать?.. — прижав ладони к щекам, испуганно прошептала Лена.