Чудо любви. Истории о Ним Кароли Бабе

По окончании месячного паломничества в южную Индию мы вернулись в Аллахабад. Было раннее утро, и мы предвкушали новый период длительного пребывания с Махараджи. Когда я вошёл в его комнату в 6:30 утра, его первыми словами были: «Тебе продлили визу?»

— Я не знаю, Махараджи. Я написал заявление.

— Нет, её не продлили. Джао! Отправляйся в Дели.

— Сейчас? — я остолбенел от того, что меня прогоняют ещё до того, как я услышал: «Добро пожаловать домой».

— Поезжай утренним поездом в 9:30.

Когда эта леденящая мою душу часть была улажена, Махараджи стал самой нежностью, катаясь по своему тукету, раздавая чётки из рудракши, которые мы привезли из храма в Рамешвараме. Он игриво дергал меня за бороду и похлопывал по спине. Как я ни пытался уговорить его изменить своё решение о моей поездке, в 9:30 я уже снова сидел в поезде.

Махараджи договорился о том, чтобы в Дели я получил помощь от одного правительственного чиновника низкого ранга. И начался новый раунд бюрократической волокиты. Мои перспективы на продление визы всё ухудшались. Ещё в начале осени, находясь в горах, я попытался привлечь к этому вопросу К. К., который тогда устроил мне встречу с местным начальником отдела виз — и сейчас это ещё больше осложнило мои дела в Дели. Все эти махинации с К. К., проходившие за спиной Махараджи, не были оставлены без внимания. Он нещадно подшучивал надо мной, заявляя, что теперь моим советчиком, моим гуру является К. К., и что, если бы я не пытался уладить вопрос с визой через К. К., сейчас всё было бы в порядке.

Приближался конец февраля, и ситуация с визой казалась безнадёжной. И тогда я внезапно вспомнил февраль прошлого года когда я впервые встретился с Махараджи во время этой поездки в Индию.

— На какой срок ты хочешь остаться? — спросил он тогда

— Навсегда.

— До апреля?

— Вы имеете в виду только один месяц?

— Хорошо, тогда на год после марта.

И вот сейчас, в начале марта — спустя год, — несмотря на все кажущиеся настоящими попытки К. К. и Махараджи помочь мне, я получил уведомление от правительства, требующее «покинуть Индию . Никаких сомнений не было: Махараджи использовал правительство для осуществления своей грязной работы. Всё что я мог сделать, — посмеяться и вновь смириться. Он всё предусмотрел

Обычно в присутствии истинной чистоты, или дхармы, я начинаю плакать. Я не могу точно сказать, что это такое, но я чувствую что такую чистоту трудно спокойно вынести. Я также плачу, когда испытываю экстатическое ощущение счастья, и в редких случаях когда пребываю в глубокой депрессии. Уезжая от Махараджи я плакал и плакал, и опять же, я не знаю в точности почему Мой плач тронул миссис Сопи, и она сказал: «Не плачь. Ты сможешь вернуться. Правда, Махараджи?»

Махараджи ответил: «Он может приехать через год... или шесть месяцев». Но на самом деле я плакал не от горя; если что-то и было причиной моего плача, то это была радость, ведь Махараджи сказал мне, что служение людям является моей дхармой. Моя работа была мне ясна, и он, казалось, говорил, чтобы я принимался за неё.

В тот день Махараджи сказал ещё две вещи, которые я до сих пор помню. Первое, он сказал: «Я всегда буду находиться с тобой в контакте», и второе: «Джао». (Р. Д.)

В силу индивидуальной кармы людей нужно отсылать от святых. Это случается по-разному. Когда время отношений заканчивается, происходит расставание.

Через месяц я вернулся в Америку, не ощущая абсолютно никакого сожаления. Я действительно был счастлив оттого, что уезжаю. Махараджи мог дать вам такую энергию, что отъезд вас не огорчал и вы переживали восторг по поводу возвращения.

Я отсылаю людей по той причине, что привязанность возникает с обеих сторон.

Я никогда не позволю ни одному из своих людей убежать от меня.

Великий побег