Чудо любви. Истории о Ним Кароли Бабе

Махараджи сказал: «Вы думаете, что я собираю всевозможное имущество и хочу стать землевладельцем? Я полностью свободен от каких-либо привязанностей. Я мог бы оставить всё, как я оставил Ланку». (В Рамаяне повествуется о том, что Хануман сжег Ланку.)

*

Однажды, когда Махараджи жил у Дады, он притворился больным и велел запереть двери своей комнаты снаружи. Однако, через некоторое время, его увидели бегущим по улице. Когда его спросили, как он прошёл через закрытые на замок двери, он сказал: «Обезьяна стала крошечной, как комар, и вылетела в окно».

*

Махараджи, вы можете сделать всё. Вы — Хануман.

Я не Хануман. Я ничего не могу сделать... Я есть всё. Я могу сделать для всех что угодно.

Махараджи сказал: «Куда бы я ни взглянул, я везде вижу только Раму, поэтому я всегда

Ко всему отношусь с почтением».

Я не делаю ничего. Всё делает бог.

Хануман, надели нас своей милостью, Божественный Гуру.

О, Сын Ветра,

несущий освобождение от страданий,

воплощение благости,

вовеки пребывай в наших сердцах.

— Хануман Чалиса

Джао!

Я слышал о нём, ещё будучи в Америке и, накопив необходимую сумму денег, совершил паломничество в Индию, чтобы лично встретиться с ним. Я прибыл в храм, принеся с собой, как мне посоветовали, фрукты в качестве подношения. Привратник отвёл меня в заднюю часто храма, где я увидел его сидящим на деревянной кровати, обёрнутым в плед. Вокруг него на земле сидело много индийцев и приезжих с Запада. Я немного нервничал и, пройдя через двор, подошёл к его кровати и положил на неё фрукты — он в это время смотрел в другую сторону. Я поклонился, подражая тому, как это делали другие, а когда я поднял голову, он смотрел прямо на меня. На какое-то время всё остановилось. Затем он произнёс: «Джао!»

Хинди я владел очень плохо, но это слово я знал! Именно его я использовал, чтобы прогонять попрошаек, толпой собиравшихся вокруг меня в Дели. Оно означало: «Уходи!» или «Убирайся!»

Я стоял в оцепенении, переживая последовательно неверие, смущение, гнев и чувство вины. Я не знал, смеяться мне или плакать. Я прибыл сюда из далёкой Америки, и первое, что он мне сказал, было: «Убирайся!» Но затем я подумал: «О'кей. Вам лучше знать». А он бросил мне один из плодов и снова произнёс: «Джао!» Только на этот раз всё было по-другому, это не было «Убирайся», это было: «Всё прекрасно. Я люблю тебя. Иди».

Теперь я вижу, что всё произошло в те несколько минут. Он делал то, что нужно, а я получил то, что должен был получить. Все остальные даршаны во время моего пребывания с ним были чудесными, но они были лишь украшениями на торте.

Вариации использования Махараджи слова «джао» были бесконечны — от рычания (иногда с добавлением слова «An (Ты)!» для нежелающих повиноваться) до нежного «Джао, Ма...» с мягким похлопыванием преданной по спине, склонившейся у его стоп.

Обычно, когда преданные приходили к нему в течение дня, он вручал им фрукты или какие-нибудь сладости или задавал один-два вопроса, после чего выпроваживал своим «джао». Другим дозволялось сидеть с ним во время даршана. Интересно, что слово, которое якобы означает отвержение — «уходи» — можно произнести с такой огромной любовью, что оно будет звучать как: «иди с благословением» или «иди с милостью», или «иди с моей любовью».