Чудовище

Я в полном восторге смотрю на существо, которое копошится на полу. Отец так здорово умеет чинить и исправлять. Он может исправить что угодно. Даже наш с ним бедный город.

Отец уходит в дом, а я выпускаю курицу во дворе, и вот она уже кудахчет и топчется в пыли вместе с остальными. Куры у нас все с копытцами, шустрые и иногда от избытка чувств срываются в галоп. Вот как сейчас. Я принюхиваюсь: что-то изменилось; от живой изгороди доносится смутно знакомый запах.

Сюда кто-то идет! Я бросаюсь в дом предупредить отца. Надо надеть плащ! Не хочу никого пугать. Я должна выглядеть прилично. Я застегиваю плащ на шее, но винты все равно видны. Я хмурюсь — день такой теплый, что в капюшоне ходить совсем не хочется.

— Папа! — кричу я. — Кто-то лезет через изгородь!

Отец выходит в прихожую.

— Спасибо, милая, — говорит он, но замолкает, увидев, что я стискиваю плащ рукой у горла — только так можно спрятать винты, не надевая капюшона.

— Погоди, я кое-что принесу.

Он исчезает в спальне, но не успеваю я задуматься, что он имел в виду, как отец снова появляется. В руках у него черная атласная лента с пристегнутой к ней красной камеей в виде розы.

— Как красиво! — выдыхаю я.

— Когда-то давно я подарил ее твоей матери, — говорит он и повязывает ленту мне на шею.

Теперь винтов не видно. Я глажу пальцами камею. Это будет самая большая моя драгоценность — все, что осталось от матери.

Отец берет меня за руку и ведет во двор навстречу гостю. Он въезжает во двор на козлах похожей на большой ящик повозки с зарешеченной стенкой. Я узнаю его и останавливаюсь как вкопанная.

Это тот самый человек, которого я напугала. Я крепче хватаюсь за отцовскую руку. Я помню, как наш гость испугался, и побаиваюсь последствий, что бы там отец ни говорил.

Гость спрыгивает с повозки, приветствует отца взмахом руки, а при виде меня касается полей своей широкополой шляпы:

— Ну здравствуй, Барнабас. Это, стало быть, и есть твое секретное оружие?

Гость подмигивает, и я чувствую в животе холодный ком. Пусть это друг отца, но что-то в нем мне совсем не нравится. Впрочем, может быть, я просто еще не забыла нашу первую встречу.

Отец похлопывает меня по руке:

— О да. Мое лучшее творение.

Гость подходит ближе и внимательно, с удивлением разглядывает мое лицо.

— Да уж, ты превзошел сам себя. Она совсем другая, вот только глаза…

— Да, совсем другая — горожане с первого взгляда ничего не заподозрят.

Я сильнее сжимаю руку отца. Почему этого человека так удивляет мой вид?

— Рад с вами познакомиться. — Карие глаза встречаются с моими. Лицо у него все в пыли, морщинистое, но гость моложе отца. Это что же, он не помнит, что мы уже встречались? Правда, сейчас я выгляжу гораздо приличнее, чем при первой встрече. Может, тогда он меня толком и не разглядел, а я-то боялась.

Гость кланяется, берет мою руку, которой я цепляюсь за отца, и наклоняется, чтобы поцеловать. Я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не отдернуть руку, но от прикосновения чужого человека когти сами собой лезут наружу.

— Что это? — кричит он и отпрыгивает.

Ох, ну вот опять! Я втягиваю когти и широко улыбаюсь, надеясь, что гость успокоится так же быстро, как в прошлый раз. Отец крепко держит его за плечо.

— Все в порядке, Дэррелл, не бойся. Просто игра света.

Лицо гостя на мгновение обмякает, потом он хмыкает и потирает лоб.

— Ух, а я уж испугался. Прошу прощения, юная леди. Видать, не выспался. — Он снова надевает шляпу. — Так где груз?

— Кимера, принеси девочку, да проверь, чтобы она спала. Дэрреллу далеко ее везти.

Отец смотрит многозначительно, и я понимаю, что должна сделать. Жаль, что девочке придется проспать всю дорогу, но отец прав. Так будет лучше всего.

Я иду к башне и по дороге оглядываюсь. Отец и гость о чем-то говорят, склонившись друг к другу. Гость то и дело хмуро поглядывает на меня. Интересно, он правда поверил, что мои когти были всего лишь игрой света?

Я поднимаюсь по ступеням и улыбаюсь при мысли о спрятанной под ними, внизу, отцовской лаборатории. Девочка спит, и я без труда беру ее на руки. Я поднимаю с кровати вторую розу и закладываю цветок ей за ухо. Там, куда она едет, у нее будет множество цветов и удовольствий, но мне хочется надеяться, что она сохранит розу и будет вспоминать обо мне, об отце и о том, что мы для нее сделали.

Когда я возвращаюсь, отец с Дэрреллом стоят у странной зарешеченной повозки. Отец смотрит на меня испытующим взглядом. Дэррелл улыбается, но улыбка у него не такая добрая, как у отца. Мое присутствие не добавляет ему спокойствия, как я ни стараюсь.

Дэррелл открывает зарешеченную дверцу и жестом велит мне положить девочку внутрь. На дне повозки — солома и пара подушек. Комната, которую я приготовила для девочки в башне, будет посимпатичнее, а впрочем, в пути вполне можно обойтись без излишеств. Я кладу девочку на подушки, приглаживаю ей волосы, расправляю платье.

— Отлично, — говорит Дэррелл, закрывает решетчатую дверцу и набрасывает на повозку кусок холста. — Здесь ее никто не увидит.

Он поворачивается к отцу:

— Ну, приятно было с вами иметь дело, но мне пора. Горы сами с места не сойдут.