Мне хочется протянуть руку, перевернуть ее, увидеть лицо, но воспоминание быстро развеивается, оставляя по себе лишь сосущее одиночество, которое свивается клубком у самого сердца и не собирается уходить.
Видеть знакомый дом и сад мне сейчас совсем не хочется, но куда же тогда идти?
В какой-то момент я осознаю, что миновала изгородь и направляюсь к реке. Мысли в голове несутся, словно речные струи.
Не хочу быть одна. Хочу обрести утешение рядом с тем, кто понимает меня и знает, кто я есть.
Он назвал меня сестрой. Это слово непрестанно всплывает у меня в памяти, почти так же часто, как слово «мама».
Была ли мама у умершей девочки? Будет ли она горевать о дочери? Или, может быть, у нее была сестра, с которой девочка делилась секретами? Я заботилась бы обо всех моих девочках как о сестрах, если бы только отец мне позволил. Если бы только та малышка не умерла. Если бы только я могла это исправить. Если бы сумела ее вернуть.
Тут ко мне приходит идея, крепнущая с каждым шагом. Я знаю, что спрошу у дракона, если он меня сегодня найдет. И если мне достанет храбрости.
Я устраиваюсь на берегу реки — спина тонет в мягком зеленом мхе, ноги в воде. Щурюсь на солнце, глядя, как облака в ярко-голубом небе складываются в картины. Внутри у меня пустота, а вокруг солнце и радость — как странно. А бедная девочка ничего этого уже не увидит. Не увидит своих родных, не побежит по улицам Брайра. Меня переполняет горечь. А я никогда больше не увижу маму — ту женщину из моих воспоминаний. Память играет жестокие шутки, подбрасывает кусочки прошлого, которое мне никогда не вспомнить целиком.
Слезы текут по щекам, падают на мох. Я закрываю глаза, чтобы их сдержать, но не могу. Если не остановлюсь, скоро буду реветь в три ручья.
Теплое влажное дыхание касается моего лица, остужает текущие по щекам слезы.
Я вскакиваю на ноги и оказываюсь лицом к лицу с драконом. Бату по-прежнему огромен и прекрасен, но сегодня он внушает мне меньше страха. Крылья окутывают его, словно мерцающий плащ. Чешуйчатую голову — она одна больше меня всей целиком — он наклонил к земле, чтобы наши глаза были на одном уровне. Я так рада его видеть, что чуть не принимаюсь рыдать снова.
— У нас девочка умерла. И я боюсь, что это из-за меня.
Огромный нос ласково тычется мне в подбородок.
— Знаю, но я хотела ее спасти и, кажется, перестаралась.
Я снова сажусь наземь. Дракон так велик, что заслоняет солнце, и солнечные лучи окружают его сияющим ореолом. Это так красиво, что мне ужасно хочется к нему прикоснуться.
Но мне лучше придержать руки.
— Отец вернул меня, потому что у него была искра жизни. А девочку вернуть не может, потому что истратил все на меня.
Я вновь чувствую порыв влажного воздуха. Пытаюсь прочесть выражение светло-золотистых глаз, но безуспешно.
Я горестно киваю. Мне горько думать, что ради моего возвращения какому-то дракону пришлось плакать.
— Отец сказал, что самое сильное средство — это слезы дракона. Они могут вернуть человека к жизни.
Голова Бату отодвигается.
— Наверное, на рынке сказали. Он ходит за всеми этими штуками на рынок. Но он использует знания только во имя добра, для науки. Мы с ним должны победить колдуна…
Я набираю воздуха в грудь.
— Он знает, что делает, и он трудится ради всего города. Если бы я ему о тебе рассказала, мы могли бы трудиться вместе.
Бату качает огромной головой:
— Да я не могу ее нарушить, даже если захочу. У меня от одной мысли об этом язык немеет.
— Отец был бы к тебе очень добр, ну, как к тем девочкам, которых мы уносим из Брайра. — Воспоминание о бедной девочке, которую я унесла прошлой ночью, вновь всплывает у меня в памяти. Руки начинают дрожать. Я-то была к ней совсем не так добра. Я ее ужалила. Больше всего на свете мне хочется, чтобы этого не было, чтобы можно было взять содеянное назад.