Чудовище и красавица

Кстати, что она там сейчас ляпнула невпопад? И почему так напористо, не дав даже опомниться, выволокла ее на эту авантюрную прогулку, наплевав на свою запланированную пятерку по химии? Дашка повернула голову и окинула соседку быстрым внимательным взглядом. Мама родная! Кажется, Симонова накрасила ресницы. Симонова! Такое с ней случилось второй раз в жизни. Катька принципиально не желала уподобляться тем переросшим себя девахам, которые в свои четырнадцать благодаря умелому гриму выглядели на все двадцать пять, а потом, ей это было и не нужно — с ее-то яркостью. И вот…

Первый раз это случилось на прошлый Новый год, да и то лишь потому, что ее единогласно выбрали школьной Снегурочкой. Ну-ка, ну-ка… Да она еще, кажется, воспользовалась бесцветной помадой! Непроизвольно Дашка облизала губы, в который уже раз обругав себя за то, что все время забывает смазывать их хотя бы кремом. Почему вдруг ей вспомнился этот Новый год?

Кажется, праздник не очень удался. Весь класс обиделся тогда на своего любимца. Сашка ушел, когда вечер еще не успел начаться, хотя ему была поручена почетная роль Деда Мороза. Правда, они с Симоновой, то есть со Снегурочкой, открыли, как положено, праздник, раздали всем символические подарки и даже станцевали вокруг елочки томное танго… А потом он незаметно исчез — ушел праздновать Новый год со своей нимфеточной любовью. И Катька развлекала всех одна — не зря все же она староста, настоящий лидер и сильная личность. Так и сыпала гениальными приколами, распространяя на окружающих какое-то чумовое, слишком бурное веселье. А потом и она куда-то исчезла, и Дашка, после недолгих поисков, обнаружила ее в раздевалке для старшеклассников. Катька сидела на широком холодном подоконнике, забравшись на него прямо с ногами, и плакала, вытирая черные слезы белым искусственным мехом Снегурочкиного костюма. Катька ничего ей тогда не объяснила, а Дашка не стала доискиваться настоящей причины, и так ясно, что обидно одной тянуть такой воз, как сегодня. Дашка всегда была невнимательной, к тому же тогда у нее хватало своих проблем. Надо было заставить себя веселиться, не портя новогодних торжеств мыслями из серии «зачем вы, девочки, красивых любите?». Неужели в тот вечер, молча сидя на подоконнике, они с Катькой думали об одном и том же?

Однако, если Симонова чего захочет, она своего добьется. Это уж факт. Наверное, поэтому известие о том, что Ильин расстался со своей скандальной пассией, не принесло Дашке никакой особенной радости. «Да, против Катькиного обаяния не попрешь… Ну что ж, будем страдать молча. Изопьем, как говорится, эту чашу до дна», — накручивала она себя, морально готовясь к тяжелому испытанию.

Между тем уютные пятиэтажки за окном кончились, и началось что-то страшное. Километры чего-то ржавого, грязного, облупившегося и поломанного. Что, соединенное где проволочками, где веревочками, а где — о боже! — грязными бинтами, изображало, скорее всего, заборы, отделяющие друг от друга клочки сухой земли с торчащими на ней кое-где чахлыми побегами. Простирался этот фантастический пейзаж чуть ли не до самого горизонта, а заканчивался четырьмя дымящими трубами очередного завода.

«Во фильм ужасов-то!» — только и успела подумать Дашка, как получила ощутимый тычок локтем в бок и услышала Катькино:

— Выходим, выходим! Дяденька водитель, подождите-е-е!!! — У них было модно называть взрослых «тетенька» и «дяденька», кокетничая своей преувеличенной незрелостью.

Через пару секунд они стояли на пыльной дороге, среди всего этого леса ржавых железок и гнилых досок, и хохотали уже как обычно, то есть — как сумасшедшие.

— Это что такое?! Сим… Это мы здесь, что ли, шашлык есть будем?

Запустив руку в волосы, Дашка обводила взглядом окружавшее их великолепие.

— А что? Вполне! — ответила Катька. — Будем играть в оставшихся в живых после атомной войны…

— О, точно! Эх! Американцы, наверное, огромные деньги платят за свои декорации к ужастикам. Приезжали бы к нам, я бы им за сто долларов та-акую декорацию показала… Во! Смотри!

Тут они немного поразвлекались, разглядывая наиболее живописные развалины из тех, что прилегали к дороге. Наконец Дашка вспомнила, для чего они сюда забрались.

— А где ребята-то?

Она обернулась к Катьке. Та, подметая юбкой асфальт, завязывала шнурки на ботинках.

— А? — рассеянно переспросила она.

— Где ребята-то, говорю? Ты ведь с ними здесь договорилась?

— А-а… Нет. Мы прямо к Генкиному участку пойдем, они мне объяснили.

— Да?! Ну, тогда пошли.

Катька встала, посмотрела направо, потом налево, как будто собиралась переходить дорогу, развернулась на сто восемьдесят градусов и повторила упражнение. Дашке начинало это не нравиться.

— Ты куда идти-то, знаешь? — осторожно поинтересовалась она у задумчиво глядящей вдаль подруги.

— Понимаешь, здесь должен быть такой очень большой круглый камень, у самой дороги. Вот за него метров триста пройти — и будет Генкин участок.

— А где этот камень? — доверчиво спросила Дашка и сосредоточенно огляделась.

Камня нигде не было.

— Может, мы на остановку раньше вышли?

— Может.

— А может, позже?