Чудовище во мраке

«Зодиак», стоявший на причале в одной из излучин, выглядел очень романтично. Огни старинного городка и огоньки судов, дрожа, отражались в тёмной воде. Из салона доносились приглушённые голоса, но Трой и Бард все медлили уходить с палубы, а потом вдруг совершенно неожиданно он поцеловал её.

– Вы прелесть, – сказал он.

– Да будет вам. Спокойной ночи и спасибо за приятный вечер.

– Не уходите.

– Мне, пожалуй, пора.

– А что, если мы с вами закрутим романчик?

– Нет, это невозможно, – сказала Трой.

– Я ведь в вас основательно втюрился. Вы только не смейтесь.

– Я не смеюсь, но и не намерена обсуждать этот вопрос, да и вам не советую. Посмотрите-ка, кто приехал, – добавила Трой.

Из такси высаживались Хьюсоны, со всех сторон обвешанные какими-то странными свёртками. Мисс Хьюсон, казалось, изнемогала от возбуждения, брат с покорным видом следовал за ней.

– Ну и дела, – растерянно говорил он. Они были так нагружены, что пришлось помочь им взобраться на борт, а затем проводить в салон, где остальные пассажиры уже собирались расходиться по каютам. Выстроившись цепью, все они передавали друг другу покупки, которые разместились на трех столах. На пол постелили газеты.

– Мы прямо с ума посходили, – задыхаясь, рассказывала мисс Хьюсон, – уже не знаю, что такое в нас вселяется, когда мы начинаем выискивать старьё, да, Эрл?

– А куда вы все это денете? – спросил мистер Поллок.

– Думаю, что это не проблема, – сказала мисс Хьюсон. – Если мы поговорим со шкипером и миссис Тритуэй, они, наверное, нам разрешат воспользоваться каютой мисс

Рикерби-Каррик. Вообще-то мы как раз на это рассчитывали.

Мистер Лазенби с нескрываемым любопытством смотрел на их добычу, Трой и Бард тоже. Здесь была инкрустированная шкатулка розового дерева, большой пакет, из которого выглядывала украшенная медью конская сбруя, два фонаря от карет и в картонном ящике из-под пива разобранные викторианские стенные часы.

К столу был прислонён удивительно грязный рулон каких-то репродукций, связанных ветхой бечёвкой.

Именно на эту драгоценность с особым восторгом поглядывала мисс Хьюсон. Она объяснила, что нашла рулон во дворе той самой лавки, возле которой они встретились с

Трой в Толларке. Что-то побудило её заглянуть во двор, и не напрасно: в одном из ящиков старого выброшенного буфета она обнаружила драгоценный рулон.

– На эти дела у меня нюх как у ищейки, – гордо сказала мисс Хьюсон. – Я открываю все, у чего есть дверцы или крышки. И представляете? Этот тип, владелец свалки, говорит, что и не знал про рулон. Он говорит, его, наверное, оставили прежние хозяева. Он даже и смотреть не стал и отдал нам его за десять шиллингов. Послушайте, миссис

Аллейн, – возбуждённо продолжала она, повернувшись к

Трой. – Вы же художница. Вы… словом… Я брату сказала сразу: жду не дождусь, пока не покажу все это вам и не узнаю ваше мнение.

Выпаливая эту тираду, мисс Хьюсон нагнулась над рулоном и пыталась разорвать бечёвку. На пол падали комочки засохшей грязи, летела пыль. Когда бечёвку наконец разрезали и рулон стремительно развернулся, подняв облако пыли, на пол вывалились олеографии, цветные приложения к журналу «Пэрлз Эннюал», с полдюжины старинных фотографий, подборка вырезок из журналов мод эпохи короля Эдуарда, детский альбом с рисунками и три прескверные акварели. Восторженно ахая, мисс Хьюсон разложила все это на палубе, но её восторг почти не встретил отклика. Мистер Хьюсон в изнеможении опустился в кресло и закрыл глаза.

– А это что, картина? – спросила Трой, указывая на холст, в который все это было завёрнуто. Он был невероятно грязен. Судя по всему, лежал он лицом вниз. Трой нагнулась и перевернула его. Это была картина, написанная маслом, примерно 18 на 12 дюймов. Трой опустилась на корточки и постучала по полу краешком холста, чтобы стряхнуть пыль, затем расправила его.

– Что-нибудь интересное? – спросил, наклоняясь, Бард.

– Не знаю.

– Принести мокрую тряпку?

– Да, пожалуйста, если Хьюсоны не возражают.

Мисс Хьюсон, восторгавшаяся иллюстрацией, на которой было изображено невинное дитя в гирлянде роз, рассеянно произнесла: «Да, да, пожалуйста». Мистер

Хьюсон спал.

Трой потёрла картину тряпкой: появились деревья, мост, клочок золотистого неба.

Постепенно начал появляться весь ландшафт, кое-где испорченный царапинами и грязью, но в приличном состоянии.

На переднем плане – вода и дорожка, исчезающая где-то на среднем плане. Пруд. Девочка с граблями в ярко-красном платье. Дальше – деревья, в листве которых, как в зеркале, отражался свет закатного солнца. На заднем плане – поле на холме, церковный шпиль и сверкающее золотое небо.

– Краски поблекли, – пробормотала Трой. – Надо бы обработать её маслом.

– Как это?

– Постойте. Вытрите насухо.

Она ушла к себе в каюту и вернулась с тряпочкой, пропитанной льняным маслом.

– Это не повредит. Вытерли? Ну что ж, попробуем, –

сказала Трой. Через минуту картина была очищена и заиграла всеми красками.

– «Констебли», – сострил Кэли Бард. – Как вы тогда сказали: «Полно Констеблей?», «Кишмя кишат?»