Чукотскіе разсказы

Но на этотъ разъ переполохъ произошелъ не отъ волковъ. Ку-ухъ! ку-ухъ! — послышалось протяжное гарканье[106], сопровождаемое мягкимъ шуршаніемъ полозьевъ по снѣгу. Черезъ минуту Пуккаль подбѣжалъ къ пологу, наскоро просунулъ голову внутрь и, радостно сообщивъ: «Хечька пріѣхалъ, водку привезъ!» — такъ же быстро исчезъ вновь. Черезъ нѣсколько минутъ въ пологъ проползъ новый гость, высокій, плотный человѣкъ среднихъ лѣтъ, съ лицомъ тоже крайне обезображеннымъ оспой, повредившей, какъ и у Васьки, лѣвый глазъ. То былъ Ѳедоръ Ошеловъ, извѣстный на тундрѣ подъ именемъ Хечьки (Ѳедька), одинъ изъ мелкихъ скупщиковъ выпоротка, песца и прочей чукотской пушнины. Ѳедька былъ мастеръ на всѣ руки: и промышленникъ, и собачій каюръ, и даже борецъ, съ молоду очень любившій участвовать въ состязаніяхъ, до которыхъ и чукчи, и тунгусы большіе охотники. Среди неуклюжихъ чукчей и тощихъ тунгусовъ его статная фигура производила пріятное впечатлѣніе, почти выкупавшее безобразіе рябого лица.

Даже среди нижнеколымскихъ порѣчанъ Ѳедоръ выдавался пристрастіемъ къ карточной игрѣ, за которой проводилъ дни и ночи полярной зимы, когда порѣчанину и дѣлать-то больше нечего. Онъ считался великимъ искусникомъ «козла» и собиралъ въ теченіи зимы посильную дань со всѣхъ своихъ партнеровъ, разныхъ казаковъ и мѣщанъ, живущихъ въ крѣпости по сосѣднимъ заимкамъ. Но весной, во время пріѣзда на анюйскую ярмарку купцовъ и властей изъ Среднеколымска, онъ каждый разъ отдавалъ всю эту дань «столичнымъ» игрокамъ, съ значительной приплатой изъ собственнаго кармана. Въ свободное отъ картъ время Ѳедоръ занимался мелкой торговлей на тундрѣ, кредитуясь для этого у среднеколымскихъ купцовъ на нѣсколько сотъ рублей.

Не смотря на выгодность этой торговли, имѣвшей, впрочемъ, очень незначительные размѣры, барышей съ нея не хватало даже для пополненія карточныхъ дефицитовъ, и Ѳедоръ сводилъ концы съ концами только благодаря торговлѣ водкой, въ которой онъ спеціализировался и которая въ нижнеколымскомъ округѣ даетъ барыши по истинѣ громадные. Въ Нижнеколымскѣ, собственно говоря, продажа спиртныхъ напитковъ воспрещена, но Ѳедоръ ежегодно выписывалъ двѣ или три фляги[107] спирту «для собственнаго потребленія», «разсыропливалъ» ихъ содержимое водой и на каждой бутылкѣ наживалъ 300 или 400 процентовъ барыша.

Ѳедоръ пролѣзъ на почетное мѣсто и сѣлъ рядомъ съ Эттыгиномъ, оттѣснивъ старую тетку. Въ пологъ набилось народу больше прежняго. Пуккаль и Ранаургинъ тоже вернулись вслѣдъ за Ѳедькой, только Эура не было: онъ ушелъ, по обыкновенію, «въ ночное».

Собаки, завывавшія на дворѣ, очевидно, обрадывались поводу дать одинъ изъ тѣхъ ужасныхъ концертовъ, о которыхъ не слышавшій не имѣетъ никакого понятія. Ѳедькины собаки тоже присоединились къ дикому хору. Три десятка визгливыхъ глотокъ, надрываясь отъ усердія, издавали ужасающіе звуки, способные потрясти небо и землю. Старые псы лаяли отрывистымъ хриплымъ басомъ. Молодые щенки выводили тончайшимъ фальцетомъ унылыя, безконечно долгія рулады, надрывавшія душу и улетавшія въ недосягаемую высоту. То былъ чудовищный гимнъ дѣтей мрака, воспѣвавшихъ свое иго и морозныя узы. Я готовъ былъ заткнуть уши и забиться головою подъ шкуры, чтобы не слышать его…

— Здравствуй, другъ, — сказалъ Ѳедоръ, совершивъ церемонію привѣтственнаго прикладыванія щекъ крестъ на крестъ, замѣняющую поцѣлуй на тундрѣ. — Тебя давно не видалъ, соскучился, повидать пріѣхалъ! — говорилъ онъ льстивымъ голосомъ, изображая сладкую улыбку на своемъ хитромъ лицѣ..

— А гостинца привезъ? — спросилъ Эттыгинъ, который, повидимому, не могъ думать ни о чемъ другомъ, кромѣ водки.

— Другу, да не привезу? — отвѣтилъ Ѳедоръ и, вытащивъ изъ-за пазухи зеленую бутылку, передалъ ее Эттыгину.

Бутылка была весьма коварнаго свойства. По виду она совсѣмъ походила на шампанку, но была меньше ея объемомъ, съ короткимъ горлышкомъ и огромнымъ выемомъ на днѣ, значительно уменьшавшимъ ея вмѣстимость.

Но подслѣповатые глазки Эттыгина сразу оцѣнили коварство бутылки.

— Зачѣмъ маленькую бутылку привезъ? — зарычалъ онъ, схвативъ, однако, подарокъ и прижимая его къ груди обѣими руками. — Зачѣмъ не привезъ большую?..

— А ты мой тятя! — смиренно возразилъ Ѳедоръ. — Я передъ тобой все равно собака! Сказалъ: большую, въ другой разъ привезу большую. Теперь иной посуды дома не случилось!

Русскій нижнеколымчанинъ.

Русская нижнеколымчанка.

Эттыгинъ налилъ чашку и выпилъ ее залпомъ.

— Посмотримъ! — сказалъ онъ, — какая водка! И намочивъ палецъ прямо изъ бутылки, подносъ его къ огню. Голубоватое пламя вспыхнуло около пальца.

— Не жжетъ! — сказалъ Эттыгинъ. — Вотъ я изъ Средняго взялъ флягу, да пробовалъ, такъ палецъ горитъ вмѣстѣ. Вотъ водка!

— Видишь, какъ бредитъ! — сказалъ Васька. Это надъ подаркомъ такъ согнушается! Сказано, нехристь!

Ѳедоръ только покачалъ головой и не отвѣтилъ ни слова.