Чукотскіе разсказы

Кромѣ торговыхъ сношеній, пришельцы съ восточнаго моря были соединены съ коренными жителями множествомъ разнообразныхъ связей; большая часть изъ нихъ имѣла на оленной землѣ друзей и родственниковъ, которые много лѣтъ тому назадъ промѣняли голодную жизнь приморскаго охотника на болѣе обезпеченное существованіе оленнаго пастуха.

Иные изъ этихъ переселенцевъ успѣли расплодить многочисленныя стада и считали своей обязанностью оказывать помощь и поддержку каждому пришельцу изъ далекой родины. Многія жены и хозяйки исконныхъ оленныхъ владѣльцевъ тоже были родомъ изъ приморскихъ поселковъ.

Оленные люди охотно выбирали невѣстъ между кавралинками, ибо онѣ считались бойчѣе и неутомимѣе на всякую работу. Съ другой стороны, не одна молодая дѣвушка изъ уединеннаго стойбища среди анюйскихъ горъ, прельщенная удалью и чудесными разсказами одного изъ вѣчныхъ «бродягъ», покинула свою родную землю, чтобы сдѣлаться полуголодной спутницей «бѣломорскаго истребителя моржей»[110]

.

Кавралины, имѣвшіе родственниковъ оленеводовъ, обыкновенно приходили прямо къ нимъ на стойбище, все время получали отъ нихъ пищу и, возвращаясь на родину, увозили съ собой щедрые дары въ видѣ запаса шкуръ и живыхъ оленей, которые у восточнаго моря цѣнятся гораздо дороже, чѣмъ въ глубинѣ моховыхъ пастбищъ. Отъ нихъ-же они получали поддержку во время столкновеній съ другими жителями оленной земли.

А такихъ столкновеній было не мало. Обитатели пустыни, привыкшіе вести совершенно разрозненную жизнь, отличаются неуступчивостью нрава; при каждомъ общественномъ собраніи сколько-нибудь разнообразныхъ элементовъ это выражается множествомъ споровъ и ссоръ, которые большею частью тутъ-же забываются, но не рѣдко обостряются, приводятъ къ кровавому столкновенію и потомъ затягиваются на многіе годы, замирая на неопредѣленные промежутки времени, но вспыхивая съ новой силой при каждой случайной встрѣчѣ.

За то приходъ торговыхъ гостей послужилъ естественнымъ поводомъ для цѣлаго ряда общественныхъ увеселеній. Чукчи страстно любятъ всевозможныя состязанія, требующія физической силы и ловкости, и пользуются каждымъ удобнымъ случаемъ для ихъ устройства. Черезъ каждые три или четыре дня на различныхъ стойбищахъ околотка устраивались гонки на оленяхъ съ безконечнымъ разнообразіемъ призовыхъ ставокъ отъ куска облѣзлой волчьей шкуры до дорогого бобра. Эти гонки разнообразились пѣшимъ бѣгомъ, борьбою, прыганьемъ черезъ барьеръ, скачками на лахтакѣ[111]

и т. п, и перемежались жертвоприношеніями, куда собирались ближніе и дальніе шаманы, чтобы состязаться во вдохновеніи. Чукчи усиленно веселились и старались запастись весельемъ на цѣлый годъ вплоть до будущей весны.

Я переѣзжалъ со стойбища на стойбище, отдаваясь интересу этой своеобразной жизни. Въ одномъ мѣстѣ наблюдалъ, какъ чукотки длинными ножами разрѣзываютъ трупъ, чтобы, обнаживъ сердце, собственными глазами изслѣдовать причину смерти, въ другомъ слушалъ хитроплетенныя сказанія «временъ сотворенія міра и еще раньше того», а въ третьемъ старался укрѣпить свой слухъ предъ оглушительнымъ трескомъ бубна во время торжественнаго служенія богамъ. Чукчи успѣли привыкнуть къ моимъ разспросамъ и не оказывали мнѣ недовѣрія. Труднѣе всего было прокормить двѣ собачьи упряжки, цѣлую прожорливую стаю изъ двадцати пяти здоровенныхъ псовъ, для пропитанія которой требовалось ежедневное закалываніе двухъ оленей. Мои покупательныя средства состояли изъ нѣсколькихъ десятковъ кирпичей чаю и такого-же количества пачекъ листового табаку, а дорожные запасы ограничивались двумя мѣшками ржаныхъ сухарей и связкой сушеной рыбы. Но въ глазахъ чукчей и эти скромные продукты имѣли несравненную цѣнность и они охотно убивали двухгодовалаго оленя за половину чайнаго кирпича съ придачей двухъ листовъ табаку. Окаменѣлые сухари казались имъ лакомствомъ, въ обмѣнъ за которое они оказывали посильное гостепріимство мнѣ и моимъ тремъ спутникамъ.

Одинъ изъ эпизодовъ этого весенняго веселья полярной пустыни я постараюсь описать на нижеслѣдующихъ страницахъ.

I.