Чума, или ООИ в городе

– Петр Борисыч, может, я у них в доме поселюсь? У нас никто не удивится. Гость из города, – предложил туркмен.

– Нет, Фазил, не надо. Лучше пост установи. Она приедет, испугается, уйдет в бега, будем с тобой по пустыням бегать, бабу искать…

…Гольдин в кабинете врача Первой Градской. Главврач крайне удручен.

– Чума! Какая чума! Кому это пришло в голову! Типичный послеоперационный сепсис. Руки надо хирургам лучше мыть и инструменты стерилизовать, будет патологоанатомам меньше работы. В середине двадцатого века сепсис, извините, медицинский брак! – раздраженно говорит Гольдин.

Главврач нервно барабанит пальцами по столу и хмурится.

…Заседание у министра. Как всегда, перед ним лежит телефонная трубка. Несколько человек. Выступает инфекционист.

– Сегодня начались пятые сутки карантина. Если через восемнадцать часов среди изолированных не будет обнаружено признаков заболевания, мы можем считать, что опасность эпидемии миновала.

Министр задает вопрос:

– А наличие еще одного чумного больного в Екатерининской больнице вы не рассматриваете как опасную возможность распространения инфекции?

Поднимает телефонную трубку:

– Лев Александрович, что там с вашими больными?

Из трубки:

– Состояние тяжелое. Легочная форма. Типическая картина. Изолирован. В условиях больницы, вне зависимости от исхода заболевания, не вижу опасности распространения. Подконтрольная ситуация.

…Настя подает обед. Гольдин входит в столовую. Жена смотрит на него внимательно:

– Илья, на тебе нет лица, – качает головой.

– Старею, Соня, – он ухмыльнулся, – не сплю вторые сутки и падаю с ног. Должен тебе сказать, что раньше я-таки был крепче.

– Скажите пожалуйста, а мне казалось, что ты еще хоть куда! – усмехнулась Софья Исаковна.

Звонит телефон, она встает, отвечает по телефону. Гольдин вслед ей говорит тихо:

– Соня, ты меня не зови.

Он сидит в кресле. Глаза полузакрыты. Рука с зажатой в ней ложкой опускается рядом с тарелкой. Двухдневная щетина на лице.

В коридоре Софья Исаковна отстаивает мужа:

– Нет, нет, об этом не может быть речи. Он двое суток работал, он только что пришел и сейчас спит. Нет, я не буду его будить. Как хотите. Но хотя бы через три часа!

Разгневанная Софья Исаковна вошла в столовую со словами:

– Нет, ты только подумай! – увидела, что муж заснул за столом, и покачала головой.

…Федору Васильевичу докладывают по радиосвязи:

– Нет, нет, пока не обнаружена. На железной дороге ее нет.

– Что значит – нет?

– Гарантирую. Нет. Я лично прошел оба состава, на которые она могла сесть. Каждому пассажиру в глаза заглядывал. Нет ее на поезде.

– Так. А в Раздольске?

– После выхода из больницы в гостиницу местную она не заходила. На вокзале не была. Ее видели на базаре последний раз. И всё. Как сквозь землю провалилась.

– А что в ауле?

– Не вернулась из Москвы, говорят.

Помрачневший Федор Васильевич, хлопнув ребром ладони по столу, сказал:

– Ты, Бородачев, помни одно: если мы ее из-под земли не вытащим, это наше дело – последнее. Понял?

Федор Васильевич уронил голову на руки, потом вздохнул, еще раз глубоко вздохнул и начал хватать воздух ртом. Откинулся на спинку стула, схватился двумя руками за левое плечо…

В тесной кухоньке сидит Анадурдыева с хозяйкой. (Тесная компания – Анадурдыева, двое мужчин, хозяйка. Застолье забавное – квашеная капуста, соленые огурцы, картошка, гранаты, курага, сушеное мясо, туркменские лепешки.)

Анадурдыева:

– Я в России год жила, училась в институте, но потом бросила. Замуж выдали меня. В Москве четыре раза была. Всё там знаю. Кремль знаю, Мавзолей…

– А я – ни разу не была, вот дура, ехать-то чуть больше суток, всё не соберусь, – позавидовала хозяйка.

– Сына пошлю учиться в Москву, пусть ученым будет, – сказала гостья.

– А сколько у тебя ребят? – поинтересовалась хозяйка.

– Шесть уже, – улыбнулась гостья.

– Ой, на кого же ты их оставила дома-то?

– Мама есть, дочь большая есть, – ответила Анадурдыева.

– Сколько дочери-то?

– Двенадцать.

– Ну надо же! У меня двое, а я домой с работы несусь сломя голову, думаю, натворили бог знает что! А ты такая спокойная – шестерых оставляешь! На двенадцатилетнюю! – удивилась хозяйка.

– Не всех. Маленького с собой взяла, – и сложила руки на животе.

…В боксе койка, на ней парикмахер, ему плохо. Стонет.

– Пить.

Подходит человек в противочумном костюме, дает воду.

…С Гольдина снимают противочумный костюм. Он моется, вытирает руки:

– Пневмония.

Тоня Сорина сидит на лестнице. К ней подходит Сикорский, берет ее за руку.

– Пойдемте, Антонина Ивановна! Сколько можно сидеть…

Тоня встает и идет, пошатываясь. Сикорский ведет ее осторожно и бережно мимо местной газеты, где портрет Сорина в черной рамке….

…Распахиваются ворота больницы на Соколиной Горе. Десятки людей высыпают за ворота. Солнечный день. Из ворот выходят пассажиры поезда. Не узнав друг друга в толпе, в разные стороны расходятся старуха в унтах, Людмила Игнатьевна, Скособоченный и Гусятник. Идут члены коллегии. Григорьев разговаривает с Есинским. Есинский говорит ему:

– Понимаете… меня взяли с Московского вокзала, в Ленинграде. Боюсь, что жена моя бог знает что подумала.