К сожалению, оставались еще люди, не захваченные этим патриотическим, республиканским духом и упрямо хранившие верность Греции или Османской империи. Для двухсот с лишним таких упрямцев (ста пятидесяти греков и шестидесяти мусульман) вблизи города Андин был устроен воспитательный лагерь. Некоторые, правда, не желали получать патриотическое воспитание, предпочитая работать на строительстве дорог и мостов.
Правительство президента Мазхара обложило тяжкими налогами имущество мингерских богачей (в большинстве своем греков), которые сбежали в Афины или Измир да так и не вернулись. Что же до тех толстосумов, что остались на острове, но назло правительству продолжали держать деньги в афинских и измирских банках, то их отправили было на строительство дорог, но, когда в греческих и европейских газетах стали появляться статьи с заголовками вроде «Каторга на Мингере», от этой практики решено было отказаться.
В те дни писатель Конан Дойл, создатель Шерлока Холмса, женившись второй раз, по странной иронии судьбы завершил свой медовый месяц в Стамбуле. Абдул-Хамид вручил ему орден Меджидийе, а его супруге – другой орден, поменьше. Английский адмирал Генри Вудс[166]
(Вудс-паша), какое-то время по собственному почину служивший адъютантом султана, пишет в своих воспоминаниях, что был свидетелем того, как на церемонии вручения орденов Абдул-Хамид лично познакомился с одним из своих любимых писателей, но это неправда. Узнав, что Конан Дойл настоятельно просит позволения посетить дворец Йылдыз, султан испугался, что действие следующего романа о Шерлоке Холмсе, чего доброго, будет происходить в его собственной резиденции. Ордена писателю и его жене он вручил, но от торжественной церемонии во дворце в последний момент отказался, сославшись на то, что сейчас не время – идет месяц Рамазан.Если в дни чумы Пакизе-султан порой писала по три-четыре пространных письма в неделю, то за весь 1907 год она отправила сестре лишь два послания, а в 1908 году, когда у нее родился второй ребенок, сын Сулейман, – всего одно. В доме были горничная и слуга, которые знали английский, но из-за двух постоянно болевших детей мир Пакизе-султан ограничился стенами дома. В упомянутых письмах она сообщает, что доктор Нури порой отправляется для изучения обстановки в далекие кварталы, но эпидемия в Гонконге уже пошла на убыль, от чумы умирает гораздо меньше народу, чем три-четыре года назад.
Во всех трех письмах Пакизе-султан упоминает о том, что по-прежнему систематически знакомится с любимыми Абдул-Хамидом детективными романами и рассказами (в первую очередь – о Шерлоке Холмсе), список которых прислала сестра (все их можно было найти в библиотеке, открытой англичанами в Гонконге). Однако она утаивает от сестры то, чего не скрыла от мужа: к этому ее подвигло желание выяснить, откуда взялась идея о приобретении крысиного яда крохотными дозами в разных зелейных лавках и аптеках – идея, которой воспользовался убийца доктора Илиаса. Должно быть, скрытность ее объяснялась тем, что Хатидже-султан вернула себе расположение дяди, который снова звал племянницу на приемы и увеселения, внушая высшему обществу, будто в скомпрометировавшей ее любовной истории она невиновна.
Нет в письмах и ничего такого, что можно было бы расценить как просьбу к сестре воспользоваться хорошим отношением Абдул-Хамида и замолвить словечко за Пакизе-султан и ее супруга, чтобы с них сняли обвинение в измене Родине. Может, Пакизе-султан догадывалась, что сестра все же не настолько близка с Абдул-Хамидом, чтобы обращаться к нему с подобной просьбой. Или же чувствовала, что «прощению» султана, даже если оно будет даровано, доверять нельзя и, приняв его, она тем самым предала бы память своего отца.
О событиях Младотурецкой революции 1908–1909 годов, о восстановлении Конституции, созыве меджлиса, мятеже 31 марта, взятии Стамбула «Армией действия»[167]
, низложении Абдул-Хамида и возведении на трон его младшего брата Решада[168] Пакизе-султан узнавала из английских газет. Им с мужем нетрудно было представить себе, как разъяренная, но организованная толпа фанатиков убивает на улицах журналистов и писателей, выступавших за свободы, реформы и европеизацию; как между войсками «Армии действия» и мятежниками, засевшими в казармах в Мачке[169] (совсем рядом с бактериологической лабораторией) и на Таксиме, идут бои с применением артиллерии и пулеметов; как приговаривают к смертной казни трех руководителей «клерикального» мятежа и вешают их, облачив в белые балахоны, на трехногих виселицах современной конструкции, установленных посреди многолюдной, как всегда, площади Эминоню, и потом эти трупы еще три дня болтаются на веревках для устрашения стамбульцев; как выкликают лозунг «Свобода, равенство, братство!», присоединив к этим трем словам еще и «справедливость».